Дом яростных крыльев - Оливия Вильденштейн

class="p">Когда прохладный воздух ударяет в мои щёки и лоб, я делаю вдох, и он обжигает мои лёгкие.

«Я ценю то, что ты вернулся за мной, но ты мне не хозяин, Лор».

Я говорю это не для того, чтобы его позлить, а чтобы напомнить.

«Я не один из твоих воронов. Я тебе не принадлежу».

«O ach thati, Behach Éan».

Дым чернильного цвета сгущается вокруг меня, превратившись в прозрачное лицо, после чего рассеивается, и я вижу перед собой чёрные перья и глаза, в которых заключено неоправданное количество силы.

«Thu leámsa».

— Ради святого Люса, что это значит?

Клюв Лора не приподнимается, но я всё равно чувствую его коварную улыбку.

«Что ты, маленькая птичка, принадлежишь небу».

Ворон появляется из вздымающихся волн, огромный и тёмный. Он стал гораздо больше, превратился в монстра из железа и перьев.

«И что небо… принадлежит мне».

ГЛАВА 77

Меня накрывает волной, вместе с высокомерностью Лоркана. Я давлюсь солью и его словами. Никто не может владеть небом, так же как и морем, так же как и мной.

Он хлопает своими огромными крыльями, охватывающими всю длину моего тела, тем самым словно опровергая моё утверждение. Он поднимается из воды, и начинает кружить вокруг моего тела. Я готова поклясться, что чувствую прикосновение рук к своей шее, и как чей-то большой палец нежно проводит по моему подбородку.

Я сжимаю зубы. Я не понимаю, в какую игру он играет. Я уже пообещала освободить всех его воронов. Чего он ещё от меня хочет? Подчинения? Преданности? Он может и король, но не мой король, и он никогда им не будет.

«Давай покончим с этим, пока я не передумала тебя собирать».

Он обхватывает мои руки, щелкнув когтями, и я сжимаю его лапы сильнее, чем следовало. Я сомневаюсь, что ему больно, ведь его лапы сделаны из чистого металла.

Когда мы взлетаем, я не свожу глаз с моря, с извивающихся змеиных тел и приближающихся кораблей, которые выглядят больше, чем та модель корабля, которую мы смастерили вместе с Фибусом в детстве, и которую Таво скинул с нашей парты и раздавил ботинком.

Не то, чтобы сейчас я поменяла отношение к этому мужчине. Это воспоминание лишь усиливает мою неприязнь и напоминает мне о том, что я должна попросить Данте не делать его частью нового политического режима.

Я ищу принца среди вереницы тел, чернеющей на краю скалы, и мои глаза округляются, когда я нахожу его в тени гигантского мужчины, одетого в чёрные одежды.

«Это… это Лазарус?»

«Да».

«Что там происходит?»

«Он принёс тебе моего последнего ворона».

«Каким образом Бронвен склонила его на свою сторону?»

«Человека, чей повелитель убил его любовника, не надо ни к чему склонять».

«Убил его… любовника?»

«Андреа Регио».

Ого. Интересно, в курсе ли Данте?

«Не в курсе, и Лазарус предпочел бы, чтобы это оставалось в секрете».

«Я ни слова об этом не скажу».

Неожиданно я слышу, как Сибилла выкрикивает моё имя, что заставляет меня прервать разговор с Лорканом посреди неба. Её щёки блестят от слёз, которые она не перестает утирать.

Антони обхватил её дрожащие плечи рукой, а Маттиа и Риккио стоят рядом с ними и смотрят на небо, на нас. Сиб ревёт, что её достало быть моей подругой.

Я улыбаюсь, потому что знаю, что она это не всерьёз.

Лоркан уносит нас немного вправо от них, в сторону площадки, затенённой одним единственным деревом. Я ожидаю столкновения с землей, но мы приземляемся довольно мягко. И всё же, когда мои ноги касаются земли, меня пронзает боль в боку, а колени подкашиваются.

Лоркан ещё крепче обхватывает мои руки, словно чувствует, что силы покинули меня, и ставит меня на четвереньки прежде, чем отпустить. Я нагибаюсь вперёд и радуюсь суше, радуюсь тому, что этот бесконечный день почти закончился, потому что всё моё тело болит, зудит и пульсирует.

Боль становится ещё сильнее, когда Сиб врезается в меня и заключает моё помятое тело в объятия.

— Даже не смей мне указывать, как мне обращаться с моей подругой, Лоркан Рибав! Она застряла на этом корабле из-за тебя! Она почти утонула из-за тебя!

И хотя от её голоса у меня болят уши, а из-за её объятий болит кожа, я не отталкиваю её.

— Не думаю, что ты понимаешь, сколько лет жизни ты у меня отняла, провернув этот трюк!

Я улыбаюсь ей в шею и вдыхаю сладкий запах, который всё время исходит от её кожи.

— Прости.

Она фыркает, словно находит мои извинения нелепыми, но потом опять начинает плакать.

— Не хочу вас прерывать, — голос Таво разрезает мои барабанные перепонки, — но корабль Марко будет здесь с минуты на минуту, а тебе всё ещё надо разобраться с последним вороном.

Я отрываюсь от Сибиллы и вижу, что он кивает на что-то, завёрнутое в несколько слоёв ткани и обмотанное жгутом. А затем я смотрю мимо ног Таво на гиганта-лекаря, уши которого сияют красным, синим и зелёным из-за всех его серёжек, которые украшают его остроконечные ушные раковины.

— Его принёс Лазарус. Он прибыл как раз, когда волна…

Её губа начинает дрожать. И хотя она закусывает её зубами, у неё изо рта вырывается тихий всхлип.

Я накрываю ладонью её мокрую щёку.

— Посмотри на меня. Я в порядке.

— Ты не кажешься мне в порядке. Ты выглядишь жутко. Как будто сражалась с каменным валуном и проиграла.

У меня вырывается смешок.

— Спасибо за добрые слова, Сиб.

Она улыбается.

— К твоему сведению, хоть я и не сражалась с валунами, но зато я боролась с гигантской волной, после чего меня пронзил клюв одного из друзей Лора, а потом я понравилась морскому змею.

У неё отвисает челюсть.

— О, Боги, — шепчет она.

Из моря появляется рог, за которым высовывается огромная жёлтая голова. Прекрасное животное, которое облизывало мне лицо, выпрыгивает, и изгибы его длинного тела разрезают воду, которая теперь покрывает пляж и выступы скал.

Лазарус подходит ко мне, закрыв мне вид на Марелюс и змея.

— Я слышал, что у вас есть раны, которыми надо заняться.

Я закусываю губу. Интересно, от кого он это услышал? Я бросаю взгляд через плечо на алое пятно на моей мокрой рубашке. Похоже, он сам его заметил.

Он приседает.

— Вы позволите?

Я киваю, и он закатывает край моей рубашки.

Сибилла шипит, увидев мою рану.

— Это… это её… кость?

Антони, подошедший и вставший за Лазарусом, сжимает губы так сильно, что они исчезают с его лица.