Царица поверженная - Маргарет Джордж

основу, потом саму власть. Объяви Цезариона истинным правопреемником и брось Октавиану открытый вызов. Смело провозглашай восточную империю как нечто состоявшееся. Спровоцируй его. Чем скорее разразится битва, тем выше твои шансы на победу. Учти, он день ото дня становится сильнее.

– Может быть, судьба сделает мою работу за меня, – хмыкнул Антоний. – Если верить в судьбу, она даст Риму правителя и без нашей помощи. Октавиан все еще ведет войну в Иллирии. Может быть, он погибнет там. Я слышал, он повредил колено…

– Цезарь всегда говорил, что, если удача к нам не спешит, мы должны протянуть ей руку помощи, – сказала я.

– Я не второй Цезарь, как ты знаешь.

– Я знаю, что я права! Пожалуйста, послушайся моего совета.

Он вздохнул:

– После Армении…

– Конечно, после Армении. Это даст тебе время проработать нужные планы.

– Да, любовь моя.

Наконец он повернулся и уткнулся в мое плечо:

– Мы создадим нашу империю вместе… моя императрица. – Антоний встал и потянул меня за руку. – Пойдем в постель и, как подлинные правители державы, где проживает множество разных народов, будем заниматься любовью согласно их обычаям, столь же разнообразным, как их одежды или кухня. Может быть, стоит познакомить с ними Рим, а? Ради расширения кругозора и новых впечатлений. – Он рассмеялся тем смехом, что так нравился мне в моем прежнем Антонии. – Или сегодня ночью мы предпочтем Октавианову манеру? Уверен, разнообразием и выдумкой там не пахнет, зато все строго и по-римски.

– Нет уж, – возразила я. – Пусть этим тешится Ливия.

– Насколько мне известно, Ливия не единственная, кому повезло. Он не забывает и про чужих жен.

Значит, Октавиан не слишком изменился. Я бы не хотела иметь такого мужа за все золото храма Сатурна!

– Дорогой супруг, – сказала я, – давай займемся любовью по-нашему!

Глава 31

С наступлением весны мы с Антонием снова разлучились: он начал кампанию против Армении. Собрав шестнадцать легионов (их хватило бы, чтобы сокрушить Навуходоносора), Антоний выступил в поход, дабы покарать предателя. Никаких сомнений или дурных предчувствий на сей раз не было: я думала только о том, что мы будем делать после того, как Артавазд понесет заслуженное наказание.

Я чувствовала прилив сил. Продувавший город свежий ветер вызывал у меня желание танцевать, обернувшись в новые легкие шелка, доставленные из восточных стран, еще более далеких, чем Индия. Эти ткани были такие тонкие, что вились вокруг тела, словно дымка. Должно быть, подобные одеяния носили ауры, нимфы легких ветров. Я видела их скульптуры: струящиеся одеяния кружили вокруг изящных фигур, подчеркивая легкость движений и облегая тела, будто влажная ткань. Сейчас я ощущала себя одной из них – невесомой, готовой взлететь высоко над городом, над Дельтой, над пустыней.

Но поскольку всерьез рассчитывать на полеты не приходилось, я решила отправиться в плавание – в Гелиополис, чтобы осмотреть свои бальзамовые посадки. Прошло уже два года с тех пор, как я привезла черенки из Иерихона. Их поливали и ухаживали за ними любовно, как за царским ребенком. Мне не терпелось на них взглянуть: ведь если кусты по-настоящему прижились, перед нами открывалась перспектива просто фантастического обогащения.

Гелиополис, древний город Солнца, стоял близ того места, где все рукава Нила объединялись, сливаясь в длинный стебель, что тянется до самой Нубии и далее – неизвестно куда. Он считался священным еще до строительства пирамид, а о том, когда его построили, не ведал никто.

Воцарившись в Египте, первые Птолемеи попросили некоего Манефо, жреца из Гелиополиса, имевшего доступ к древним архивам, написать историю страны. Он так и сделал: написал и предоставил единственный сохранившийся список всех правивших фараонов. Знания о прошлом скудели даже тогда; в древних городах их корни еще были глубоки и крепки, но ветви в других местах уже почти оголились и высохли. Все меньше людей умели читать священные письмена, народ мало интересовался этим. Древний Египет отступал, скрываясь за пеленой легенд и преданий: их пересказывали, но мало кто им верил. Последние фараоны уступили свой трон персам более трехсот лет тому назад.

Правда, прошлое укоренилось столь глубоко, что не могло испариться без следа: вместо этого оно окрасило новых завоевателей своими красками. Сначала персидские правители, а потом греки, оказавшись на египетской почве, сами стали фараонами. Я, как и все они, стала фараоном – любимой дочерью Ра. Мой отец тоже был фараоном. Вот почему мы короновались в Мемфисе по древнему обряду.

Ощущали ли мы себя фараонами? Трудно сказать. Когда я пребывала в Александрии – нет. Там вообще было очень мало от Египта, во всяком случае от древнего. Совершенно новый город, греческая голова на египетском теле, как кто-то когда-то назвал это. Но вдали от Александрии – о, там все было по-другому. Я ловила себя на том, что втянута в «настоящий» Египет куда глубже, чем мои предки. Единственная из всей династии, я научилась древнему языку и чаще, чем любой другой из Птолемеев, совершала плавания по Нилу, посетив множество городов. Может быть, именно поэтому мне очень хотелось сделать для Египта как можно больше и уберечь его от поглощения Римом. Особенно в такие дни, как сегодня, когда моя ладья скользила по груди Нила мимо высоких стеблей папируса, нежно-зеленых на фоне ослепительно-голубого неба, и приближалась к причалу Гелиополиса. Я чувствовала, что готова сделать все, заплатить любую цену, чтобы сохранить Египет для египтян.

Меня дожидался Накт, верховный жрец храма Солнца, – представительный мужчина в белом полотняном одеянии, с поблескивающей, чисто выбритой головой. Его сопровождала группа жрецов: молодые храмовые служители, писцы, счетоводы и музыканты. Здесь, в святилище Ра, Накт властвовал безраздельно.

– Приветствуем тебя, царица Клеопатра, Нешерет Меритес, богиня, любящая отца!

Он низко поклонился, и свита последовала его примеру. Я взяла с собой Цезариона, чтобы он увидел это – после того, как увидел Рим. Здесь он звался Птолемей Ивапанетшер Ентинехем Сетепенптах Ирмаатенре Секхеманкхамун – наследник бога спасающего, избранник Птаха, исполняющий правление Ра, живой образ Амона. Здесь он был фараоном, который призван сохранить Египет и нести бремя его прошлого. Даже в составе огромной империи Египет должен сохранить свою уникальность. Во всяком случае, именно так, в противовес римскому стремлению превратить весь мир в подобие Рима, предполагали мы с Антонием.

– Ты пропустила миг, когда утренние звезды омывают лик Ра и приносят ему завтрак, – сказал Накт. – И когда благословенный Ра спускается в виде птицы, дабы коснуться священного обелиска Бенбен на рассвете.

Хотел ли он укорить меня? Нет, он, по-видимому, просто был огорчен.

– За это я прошу прощения, – сказала я.