Ингвар и Ольха - Юрий Никитин

– Не то чтобы так уж и ржал, – заметилИнгвар, – но, сам понимаешь…

Хазарин откинулся всем телом на стену. Глаза медленноугасали. Прошептал:

– Ты хочешь знать, кто твой враг?

– Я узнаю, – ответил Ингвар.

Он смотрел внимательно на опасный нож, что лежал междураздвинутых ног хазарина. Тот поймал его взгляд, слабо улыбнулся:

– У меня нет сил шевельнуть пальцем… Теперь понимаю,откуда эта слабость и боль в желудке.

– Не я взял такой нож, – напомнил Ингвар почти ссочувствием.

– Ты чересчур… Нет, тебе не узнать… А спросить…гордость не позволяет.

Он скривился, пережидая приступ боли. Лицо посерело, пошлоглубокими трещинами. Ингвар подумал даже, что наступил конец, но хазарин сноваоткрыл глаза:

– Твой тайный враг…

Из горла вырвался хрип. Тело дважды дернулось, головаоткинулась, гулко ударившись затылком о бревна. Ингвар ощутил желаниенаклониться вперед, спросить умирающего, кто же этот тайный недруг, но взглядвовремя упал на нож, что лежал совсем рядом с ладонью хазарина. Если враг ещеможет шевелиться…

Хазарин медленно поднял веки. Ингвар отшатнулся, кровеносныежилки в глазах полопались, глаза залило красным, как небо на закате. Белкивыглядели страшно, будто Ингвар смотрел в глаза зверя из пламенного мирамертвых.

– Еще жив? – спросил Ингвар. – Ладно… Пустьтвои боги возьмут тебя в свой вирий. Ты верно служил своей стране.

Хазарин прохрипел едва слышно, и Ингвар поймал себя на том,что наклонился, прислушиваясь:

– Мне уготован ад за мои грехи… Но ты прав, я вернослужил своей стране.

Захрипел, задергался, сполз на пол. Ингвар, уже не опасаясьнеожиданности, наклонился к умирающему:

– У тебя будет меньше грехов, если ты скажешь, кто мойвраг!

Синие губы шевельнулись, с них слетело:

– Влад…

Он дернулся и затих. Незрячие глаза уставились в потолок.Ингвар провел ладонью по лицу мертвеца, надвигая веки на глазные яблоки. Влад?Который на своем примере доказывает, что вражда к русам иссякнет сама по себе.Пройдут поколения, и русов не останется. Будут одни русичи, а русичи уженаполовину славяне.

Он поднялся, пошел из горницы. На пороге оглянулся нараспростертое тело. И все-таки хазарин, хоть и жил трусом… или прикидывался,умер как верный слуга своей Хазарии. Даже умирая, когда вроде бы обязаныговорить правду, сумел бросить тень на его ближайшего помощника. И тем самымнанести еще один сильный удар.

Почти что отравленным ножом. В спину.

Погорельцы обычно обходили укрепленный терем Ингвара, потомувартовые сразу подняли тревогу, когда малая группка оборванцев свернула к ихворотам.

Ингвар едва успел пересечь двор, когда рядом с воротамираспахнули дверцу. Первым показался дряхлый старец, его поддерживали под руки,за ним шли две молодые женщины, трое детей, затем один за другим пятеро мужчин,исхудавших, в лохмотьях, двое с повязками, сквозь которые проступала кровь,прошли три старухи.

Последними были, к удивлению Ингвара, трое волхвов. Двапростых, каких встречал у любого капища, а третий был в звериной маске,закрывавшей лицо. Ингвар с отвращением передернул плечами. Русы не любиливолхвов из Тайного Братства, самого звериного культа полян, а сами поляне нелюбили и боялись. Впрочем, такие же были, по слухам, и в других славянскихплеменах.

– Что, – сказал он недобро, – от своихбежишь?.. Ладно-ладно, проходи во двор. Мизгирь, распорядись, чтоб их накормилии разместили. В западном крыле есть пара пустых чуланов.

Волхв глухо пробормотал слова благодарности, согнулся, будтоего ударили палкой, поспешил вслед за другими. Ольха посмотрела вслед сжалостью и злостью. Неужели у полян все так рушится? Если даже этот прибежалискать крова у своих врагов, то где же гордость?

Однажды уже к вечеру далеко в лесу звонко протрубил боевойрог. Дозорные насторожились, а Ольха тут же поднялась на сторожевую вышку.

Вскоре из леса выехали и повернули коней на дорогу ккрепости два всадника. Оба выглядели как башни, заходящее солнце светило им вспину, скрывая лица, оба казались еще более огромными и зловещими. Кони подними были как два холма, а когда пошли тяжелым галопом, то в крепости увидели,как за ними несется стая черных галок, то взлетая, то падая оземь.

– Богатыри, – сказал кто-то сблагоговением. – Так выбрасывать комья земли могут только копыта конейОлега Вещего и Асмунда Веселый Пир…

Закатное солнце играло на доспехах, всадники казалисьодетыми в красную чешую. Один сидел на коне недвижимо, угрюмый и насупленный,второй еще издали помахал рукой.

Ольха вскрикнула счастливо:

– Рудый!

Пол затрясся мелкой дрожью, Ингвар взбирался по лесенке соскоростью куницы, что гонится за белкой.

– Рудый? Где Рудый?

– К воротам едет! А с ним Асмунд!

Ингвар всмотрелся, тотчас же торопливо начал спускаться скриком:

– Отворяй ворота!.. Отворяй!

Заскрипело, затрещало, затем гулко застучали по деревянномунастилу копыта двух боевых коней. Асмунд и Рудый въехали неспешно. Рудыйвскинул руки и потряс над головой, сцепив ладони, Асмунд слез первым, позволилотрокам ухватить повод коня.

Рудый еще с седла крикнул предостерегающе:

– Если сейчас скажет, что хочет есть, то это наглаябрехня! Мы только что двух кабанчиков заполевали и съели!

Асмунд остановился как вкопанный, развернулся к Рудому, незамечая подбегающих Ольху и Ингвара:

– Что? Каких кабанчиков?.. Со вчерашнего утра во ртукрошки не было!

Ингвар, смеясь, обнял его, а Ольха торопливо успокоила:

– Асмунд, будто мы не знаем Рудого! Как вы толькодоехали и ты не убил его по дороге?

– Вот видишь, – сказал Асмунд укоряющеРудому, – какая у тебя слава?

Рудый спрыгнул с коня, глаза были отчаянные.

– Вот так и говори правду!

Зверята, улыбаясь, уже властными взмахами направлялачелядинцев то на поварню, то в подвал за припасами. Кто из воевод говоритправду, угадать нельзя. Асмунд всегда ест так, что душа радуется, глядя.Недожаренное или пережаренное тоже смолотит, смотреть любо. И тарелки за ниммыть не надо.

Каждый вечер Ольха поднималась на дозорную башенку. Кремль ибез того стоял на холме, а с башни все вовсе было как на ладони. И особеннозаметны багровые огни, от которых начинало тревожно биться сердце, а мышцынапрягались, готовые уносить от беды. Горели веси, горели поля, сараи, стогасена.