Завещание Шекспира - Кристофер Раш

Разве? Печаль, уныние, пустоту и неимоверную боль вызывало во мне сознание, что я никогда больше не увижу сцены и того, что составляло мою профессиональную жизнь, мое моральное и физическое существование: таверну «Русалка» на Бред-стрит, книжные лотки у собора Святого Павла, шпили и дворцы, сверкающие в лучах солнца, толпы зрителей, стекающиеся к «Глобусу», Лондонский мост, Темзу, сверкающую майским утром. И сцену, на которую я выплескивал все мое существо, снова опустевшую без меня.

Прощайте все. Я не был создан для жизни судьи с округлым брюшком или тощего Панталоне, серьезного читателя или сельского дворянина. Вот и я достиг седьмого возраста, выслушивал бабу, которая меня совершенно не знала, разговаривал с цветами, жил воспоминаниями детства и, разумеется, пересчитывал проклятые сливы.

 Но иногда скуку развеивал Драйтон. Проездом из Лондона к другу, жившему неподалеку, в Клиффордских палатах, он привозил свежие сплетни. Пару раз приезжал Бен, а один раз, в ожесточенной, но заведомо проигрышной войне со своим брюхом, – даже пришел пешком. Радостные встречи, вне поля слышимости Энн, но очень редкие. Респектабельность набросила покров скрытности на шкуру актера. В его доме останавливался приезжавший на Троицу проповедник. Безукоризненно правоверный Уилл получил двадцать пенсов субсидии от городского совета за каждую кварту хереса и кларета, чтобы славный проповедник прополоскал себе горло и у него хорошо звучал голос во время проповеди.

– На этот раз ты удалился от дел окончательно.

Я начал удаляться двенадцать лет назад, написав «Короля Лира». Уход от дел должен был быть обыденным, естественным и непринужденным, но за пределами дворцовых ворот удалившегося от дел сочинителя ожидала мрачная пустошь. А также потеря авторитета, индивидуальности, смысла жизни и здравого рассудка. Противодействием этому глубоко сидящему страху была работа, работа и еще раз работа. А еще покупки, приобретения. Если честно, я начал удаляться от дел даже не двенадцать, а двадцать лет назад, когда умер Хамнет. Я начал уходить от счастья, начал удаляться от самой его возможности, чтобы приготовить себя к чему-то другому, чему-то, что не было счастьем. Я спустился в долину лет и дожил до пожелтевших листьев осени задолго до того, как пришла моя пора, и начал обдумывать конец. А ведь я был на самом пике славы. Но в чем она состояла? Создавать и разрушать миры, вызывать в людях страсти, воскрешать мертвых, чтобы отомстить живым.

Всему пришел конец. Остались лишь незначительные битвы, такие как с пьяницей и дебоширом по имени Джон Лэйн, который молол что ни попадя и пустил слух, что Сюзанна имела сношения с Рейфом Смитом, торговцем шляпами и галантереей, и заразилась срамной болезнью. В то время Сюзанне было тридцать лет.

– И, без сомненья, она была fedissima conjux[172].

Без сомненья, и матерью первого из своих пятерых детей. Но, будучи врачом, ее муж часто бывал в отъезде, и злые языки пустили слух о его жене. Лэйн был негодяем, и вся его семейка отравляла воздух Стрэтфорда. Кроме того, он был фанатичным противником живущих в городе пуритан, которые глубоко уважали Джона. Этому гнилому паршивцу было выгодно опорочить доктора Холла через его жену. Сюзанна привлекла его к ответу за клевету в консисторском суде при Вустерском соборе, заседание которого состоялось 15 июля 1613 года. Неудивительно, что Лэйн в суд не явился и был отлучен от церкви. Пятно позора было смыто, и буря в стакане воды улеглась.

На следующее лето в Стрэтфорде случился пожар, выжегший поля и разрушивший больше пятидесяти домов. Последовали тяжбы об огораживаниях. Говорили, что овцы сжирают людей. Но до овец мне не было никакого дела. Мне нужно было позаботиться о Джудит.

– А что там за сложности с Джудит, Уилл? Ты сказал, что расскажешь позже.

Слишком долго вдаваться во все детали. Подай-ка мой стакан, и на сколько нам хватит вина, столько и продлится мой рассказ. 

Джудит уже перевалило за тридцать. Как ты знаешь, недавно, с отчаянья, она вышла замуж за бледное подобие мужчины, Томаса Квини, двадцати семи лет от роду. И зачем только люди женятся на женщинах старше себя? Я сам был когда-то на его месте, и, когда я узнал о предстоящей свадьбе, мне почудилось, что я слышу больше, чем звон свадебных колоколов. Я быстро понял, в чем тут дело.

Короче говоря, Квини никчемный, дрянной и безнадежный человечишко. Его высшим достижением в жизни было снимать в аренду трактир. Мне совсем не по душе, что такой человек теперь кормилец семьи моей Джудит. Радоваться тут нечему, но, если бы дело было только в этом! К сожалению, все гораздо хуже.

Квини долго приглядывался к Джудит, еще когда (не вполне успешно) управлял Атвудской таверной на Хай-стрит. Я умолял ее подождать, узнать его получше, но она говорила, что ей пора, возраст. Что я мог ей на это ответить? Старый Капулетти говорит, что и одной дочери слишком много. Жестокие слова, но моя дочь была в два раза старше его дочери и надеялась, что Квини исправится. Ей еще долго придется ждать – с малой вероятностью успеха. А я и не рассчитываю. Она пошла напролом, наперекор моим желаниям.

Из-за февральского поста свадьбу подготовили поспешно, нужна была особая лицензия, что показалось мне странным. Лицензия от местного викария, Джона Роджерса, который утверждал, что у него имелись полномочия на выдачу подобных документов. Тревога моя усилилась, когда епископ Вустерский оспорил лицензию, сообщив нам, что в таких случаях только он мог выдать настоящую, и вызвал счастливую парочку в консисторский суд Вустера. Квини пренебрег вызовом и в суд не явился. Его немедленно оштрафовали и отлучили от церкви – вместе с женой. А значит, если запрет останется в силе, они не смогут окрестить своего первенца. Вот так начало священного союза – пара закосневших в грехе отверженных родителей и младенец в лимбо! И хотя они в какой-то мере несли ответственность за несчастное стечение обстоятельств, ни гроша моего состояния не достанется церкви, которая ошельмовала мою дочь! Тебе это ясно?

– Ага.

Вот именно что – ага. И это, Фрэнсис, было только началом напастей, которые их одолели.

После церемонии в Святой Троице я попытался избежать лицемерных рукопожатий, сославшись на болезнь: Я пройдусь немного. Пусть немощность моя вас не смущает. Я слегка взволнован – душевное смятенье… И пошел домой по мерзлому февральскому полю. От холода мне вскоре захотелось помочиться. У старого больного человека на это уходит много времени. И пока я стоял, глядя, как чистый белый снег превращается в желтую лужу под жалким тонким ручейком между моими сапогами, я подумал: вот как закончились тридцать лет моего отцовства. Когда дочь, которую отец когда-то качал на своих коленях, наконец покидает его, чтобы лечь в постель со своим мужем, отец чувствует, что он не удался как отец, ему не удалось удержать ее около себя, его предали. Безрассудно, не правда ли? Пора невинности прошла, и чистые узы превратились в засаленные лохмотья, подобные лужице мочи. Брррр! Я встряхнулся и застегнулся.