Ревущая Тьма - Кристофер Руоккио

– Кроме меня, некому, – ответил я.

Впрочем, я ведь толком ничего и не сделал. Если бы Бассандер не последовал за мной на Воргоссос, не пригрозил бы Сагаре, чтобы вынудить того сотрудничать, мы с Валкой по-прежнему чахли бы в подземной камере. Все мои усилия пошли бы прахом. Теперь я понимаю, что это были глупости. Бассандер не отправился бы за мной, если бы я не полетел на Воргоссос и мы не попали бы внутрь ужасного корабля Кхарна Сагары. Мы не встретились бы с Аранатой Отиоло. Ничего бы не изменилось.

Мысли о Бассандере вернули меня в настоящее, и я спросил:

– Кто позвал Лина?

– Что?

– Мне известно, что кто-то послал флотилии телеграмму. Отавия? – спросил я, отойдя на шаг.

Я до сих пор не знаю, что в тот момент изменилось в Джинан. На миг мне показалось, что я пробился сквозь ее гнев, сквозь мысленные барьеры, похожие на зеркальную фольгу, защищающую чувствительную начинку спутников. Я решил, что время криков и ударов миновало. Но когда Джинан подняла голову, ее взгляд вновь был острее наконечника стрелы, и я порадовался, что отступил. Возможно, мне следовало промолчать и обнять ее, и тогда все было бы хорошо. Или поцеловать, или позволить ей себя поколотить… быть может, тогда все было бы иначе.

Ее солдатская выправка вернулась, а с ней и стальной стержень.

– Это все, что тебя волнует? – ядовито выплюнула она, а я не успел ответить. – Неужели? Ты хочешь знать, кто тебя сдал? И больше ничего? Адриан, ты убил трех человек в ангаре! Похитил политического заключенного с имперского корабля и передал экстрасоларианцам. Плевать, что ты следовал приказу Смайт. Значение имеет лишь то, что ты все это спланировал! Везде наследил!

Она сжала кулаки так, что оливковая кожа на костяшках побелела, и я приготовился к очередному граду ударов. Его не последовало. На меня обрушились лишь слова. Всего три слова, но они ранили больнее, чем я мог ожидать.

– Это был Хлыст.

– Что?

Это не укладывалось в голове. Как будто я читал настолько неразборчивый почерк, что не мог распознать слова. По приказу Смайт или как бы то ни было, я предал Империю. Я это знал. И знал, что предал Джинан. Совершил два предательства, второе хуже первого. Но теперь предали меня. Мне всегда казалось удивительным, что древние считали предательство страшнейшим грехом. Теперь я понимал почему.

Хлыст.

Мой давнишний друг.

– Нет, – отшатнулся я. – Нет, это невозможно.

Моя секундная слабость разожгла огонь в глазах Джинан. Она лжет, говорил я себе. Хочет ранить за то, как я с ней поступил. С нами.

– Это так, – сказала она, снова скрещивая руки и наклоняясь. В ее темных глазах таилась жестокость, подобная той, что я видел в глазах гладиаторов Колоссо. – Он прислал нам ваши координаты. Сказал, что ты сошел с ума.

Я отвернулся. Не мог смотреть на нее. Мне слышался плеск белых рук в темной воде. Братство все это спланировало. Деймон сказал, что прибытие сьельсинов неизбежно. Откуда мне знать, что он сам это не спланировал? Но зачем? Потому что этого требовали Тихие? Потому что он бунтовал против хозяина? По каким-то другим необъяснимым причинам? Несомненно, Братство позволило отправить послание и выдать своего господина и его планету Империи. Пути богов и дьяволов неисповедимы.

По крайней мере, для меня.

Мне зачастую сложно понять даже мотивы людей.

– Это был Хлыст, – настойчиво повторила Джинан. – Можешь не верить, но это так.

Не глядя на нее, я видел перед собой лишь то выражение, которое было на ее лице в ангаре «Бальмунга», когда она стреляла в меня. Слезы в глазах.

– Не стоило мне сюда отправляться, – произнес я не своим голосом. Какое-то крошечное существо во мне, поселившееся где-то в уголке у основания черепа, говорило теперь вместо меня.

– Поздно сокрушаться, – ответила Джинан, и я понимал истину ее слов. – Адриан, ты предал меня. Всех нас.

Она больше не пыталась меня бить, и я, обмякнув, снова сел на угол пристенной койки.

– Что меня ждет? – спросил я, хотя ответ меня не заботил. – Белый меч? Или Бассандер собирается просто выкинуть меня из шлюза?

Лишь теперь я посмотрел на Джинан. В ней еще пылала ярость, но постепенно остывала, охлажденная чем-то иным. Чем-то худшим. Жалостью. Мне не нужна была ее жалость. Я швырнул бы ей это унижение в лицо, мог бы кричать и буйствовать, как она.

Джинан покачала головой и направилась к выходу.

– Капитан Лин хочет с тобой поговорить, – сказала она и трижды постучала в дверь, чтобы ее выпустили.

Лишь тогда я понял, что у меня идет кровь. Губа была рассечена от удара.

Я почти этого не чувствовал и даже не озаботился тем, чтобы вытереть лицо.

– Это она вас так отделала? – спросил Бассандер Лин, дотронувшись до лица, намекая на мои синяки.

Я был прикован к столу в комнате для допросов и лишь кивнул.

Мандарийский капитан закачался на стальном стуле. Его черные глаза пристально смотрели на меня.

– Ей нельзя было так поступать. Это противоречит протоколу об обращении с заключенными. – Он забыл добавить «высокорожденными».

– Джентльменские привилегии, – пробормотал я, вспомнив слова тюремщицы.

– В самом деле, – сказал Бассандер, оставив без внимания мою иронию. – Она попросила встречи с вами, и я дал добро, приняв во внимание ваши отношения. Рассчитывал, что ей удастся что-то у вас выведать.

– И как, получилось? – спросил я, разглядывая не Лина, а свои руки в электромагнитных наручниках.

– Я и подумать не мог, что она вас ударит.

– Плохо вы знаете женщин, – кисло скривился я.

На это капитан не ответил и принялся рассматривать голограмму, повисшую над черной стеклянной столешницей. Поджав губы, он перевел взгляд со стола на клубок медных труб под потолком.

– Марло, что там произошло? – спросил он наконец.

Я попробовал подергать наручники, но те были прочно прикреплены к столу.

– Не знаю, какую сделку вы заключили с Сагарой, но советую быть с ним чрезвычайно осторожным, – предупредил я, но Бассандера это не впечатлило. – Ему прислуживает мериканский деймон.

Бассандер удивленно моргнул, но в целом сохранил спокойствие. В другой жизни из него, такого сдержанного, вышел бы прекрасный схоласт.

– Вы шутите?

– Я обманываю куда реже, чем многие считают, – ответил я, нависая над столом в поисках понимания – признания – на лице собеседника.

Тот молчал, и я продолжил, рассказав все, что ему необходимо было знать. Описывать Братство я не стал, полагая, что без подробностей он, как и я, представляет себе компьютерные терминалы и кристальные хранилища данных. О своих видениях, как и о Тихих, я тоже умолчал. Рассказал лишь то, что было важно с практической точки зрения.