Башня. Новый Ковчег 6 - Евгения Букреева

замер, как прикованный, рядом с оградой, вглядываясь вдаль. Илья знал, куда он смотрит — на огромный, качающийся на волнах буй непонятной и громоздкой конструкции.

Этот буй (или плавучий модуль, так, кажется, называл его тот трясущийся от страха инженеришка — Илья вспомнил вытянутое перекошенное лицо и зло ухмыльнулся) был соединён с платформой двумя мостками, и сейчас на одном из мостков, почти посередине, ухватившись рукой за перила и согнувшись в три погибели, стоял Золотарёв.

Золотарёв кашлял. Илье не нужно было слышать, чтобы понять это — они были напарниками, и за то время, что они служили с Золотарёвым вместе, Илья насмотрелся на всё это вдоволь.

Кашель у того приключался вдруг, ни с того, ни с сего, как считал Илья. Сначала Золотарёв начинал подкашливать, тёр нос и покрасневшие глаза, дышал со свистом, а потом его скрючивало — он кашлял словно лаял, хватал посиневшими губами воздух, и в груди что-то мокро хрипело.

— Астматик я, братишка, — однажды признался Золотарёв. — Но это ничего, это нормально… главное прокашляться, а там уж…

Илья Золотарёва не любил, презирал со всей силой здоровой и эгоистичной молодости, правда, насчёт приступов кашля своего напарника Илья особо не распространялся — у начальства, уж наверно, свои доводы были, раз они взяли этого доходягу в армию.

И вот теперь этот самый доходяга застрял между станцией и буем, на котором крутилась или уже не крутилась какая-то непонятная Илье турбина.

А океан словно сошёл с ума.

Он бросал и бросал свои волны на мостки, соединяющие станцию с плавучей конструкцией, которая качалась на волнах подобно гигантскому поплавку. Мостки ходили ходуном, при каждой новой штормовой атаке они вздымались, страшно горбились и, казалось, ещё один удар, и их переломит как сухое дерево.

Золотарёва отправил к турбине Верховный (сам-то Сергей Анатольевич струсил, не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы это понять), и на самом опасном участке — на открытых, ничем не защищённых, шатких мостках — Золотарёва, как назло, одолел кашель и пришедший вслед за кашлем страх. Илья видел, что Золотарёв отпустил трос, который был протянут прямо над перилами, а этого делать категорически не следовало. Мостки могут и не выдержать, вон их как корёжит, сложатся на раз, два, три, и унесёт вместе с этими обломками в океан, а вот стальной трос — надёжная страховка, он как поводок держит плавучий модуль с турбиной.

Всё это Илья определил быстро, и про трос, и про то, что Золотарёв — не жилец, не выдержат мостки, как пить дать, не выдержат, и в душе зашевелилась совершенно некстати проснувшаяся жалость.

— Господин Верховный правитель…

На этот раз Ставицкий его услышал, обернулся, удивлённо посмотрел.

— Господин Верховный правитель, у Золотарёва астма, он там… не дойти ему.

Верховный его не понимал. Илья видел пустой, отсутствующий взгляд. Глаза, увеличенные толстыми линзами, смотрели не на Илью, а куда-то сквозь.

— Помочь бы ему надо.

Эти слова Илья произнёс неуверенно. Потоптался на месте, пытаясь уловить хоть какое-то движение в остекленевшем взгляде Верховного. Справа, со стороны океана что-то ухнуло, послышался треск, и Илья испуганно обернулся. Очередная волна накрыла Золотарёва. Плиты мостика, на котором он стоял, согнулись, частично ушли под воду, ограждение перекосилось и в одном месте отошло от плиты. Каюк Золотарёву, успел подумать Илья. Но волна схлынула, унося с собой пену и мелкий мусор, а Золотарёв всё ещё был на месте, уцепился за поломанные перила, которые с диким шумом хлопали на ветру оторванной стороной.

— Я…

— Стоять! — Верховный ожил. Лицо, которое ещё секунду назад было окаменевшим и ко всему безучастным, пришло в движение. Он как будто всё это время был на паузе, а теперь нажали кнопку, и он засуетился, завертел головой, задёргал тонкими бескровными губами. — Стоять! Не двигаться!

Илье даже показалось, что маленькая белая ручка Сергей Анатольевича легла на карман пиджака, но, может, он только поправил разлетающиеся в разные стороны полы дождевика. А океан уже катил новую волну.

— Э, да вы как хотите, а я пойду. Товарища не бросают вот так, — и Илья, перекинув за спину автомат, поспешил к лестнице.

Странно, он никогда не считал Золотарёва товарищем, даже имени его не помнил — между собой все они звали его только по фамилии, — а вот надо же, пошёл. Пошёл, наплевав на приказ вышестоящего, не слушая визгливые крики, не обращая внимания на поднимающиеся волны, готовые прихлопнуть Золотарёва, а теперь и его, как муху.

Перекладины приставной лестницы были мокрыми и холодными. Руки стыли, болели пальцы, ремень от автомата, который Илья перекинул впопыхах, врезался в шею, но Илья почти не обращал на это внимания. Он боялся не того, что соскользнёт, и не того, что мостки, уже покалеченные штормом, не выдержат его массы — он боялся, что не успеет. И уже продвигаясь вперёд по мосткам, держась обеими руками за страховочный трос и не сводя глаз с обессиленного Золотарёва, заорал во всё горло, перекрывая шум океана и не удивляясь внезапно возникшему в памяти Золотарёвскому имени:

— Андрюха! Держись, Андрюха! Я уже иду! Я иду, Андрюха!..

* * *

Ну вот и всё, остался последний шажок. Борис остановился перед выходом, неуверенно тронул ладонью дверную ручку. Сейчас он откроет дверь, выйдет наружу и… Борис поудобней перехватил пистолет, чуть надавил пальцем на спусковой крючок, почувствовал упругое сопротивление. Понял — он сможет и решительно толкнул дверь.

Борис узнал Ставицкого сразу, хотя спроси его, когда он видел Серёжу в последний раз, и Борис бы не ответил. Он просто этого не помнил. Наверно, со школы, хотя скорее всего это было не так. Наверняка сталкивались где-нибудь в коридорах Башни, возможно, на каких-то заседаниях, в ресторане, в парке — да мало ли мест для встреч в их тесном мире, — но вряд ли Борис обращал внимание на робкого и незаметного Серёжу Ставицкого. Не по чину. И вот поди ж ты, взлетел Серёжа, поднялся высоко, даже Павла переиграл. Почти.

Серёжа стоял один. Удивление галопом пронеслось в голове Бориса, но тут же пропало. Медлить было нельзя. Борис вскинул руку, навёл пистолет на Ставицкого (тот был повёрнут к нему боком и не мог его видеть), прицелился, но тут же опустил руку. Слишком большое расстояние. Он промахнётся.

На миг мелькнула досада. Хотел же спуститься по той лестнице, что в правой опоре, сейчас бы очутился прямо позади Серёжи — лучшей мишени трудно придумать. А теперь придётся подбираться ближе.

Держа пистолет наготове, Борис двинулся вперёд, моля про себя, чтобы