Башня. Новый Ковчег 6 - Евгения Букреева

Ставицкий не обернулся. Его шагов за шумом ветра и рёвом океана Серёжа услышать не мог, и если удастся сократить между ними расстояние, то всё должно получиться.

Взгляд Бориса был прикован к маленькой фигурке, укутанной в прозрачный дождевик, ветер трепал длинные полы плаща, раздувал слетевший с головы Ставицкого капюшон, ерошил поредевшие Серёжины волосы. Борис опять вспомнил про охранников. Эти двое могли быть где угодно: на плавучей платформе, внутри опоры, за дверью, ведущей на лестницу. Борис только сейчас заметил, что одна створка двери открыта настежь, что если охрана там? Он невольно прибавил шаг, почти перешёл на бег.

Быстрей, торопил он себя, не замечая ни шальных волн, ударяющих о край платформы, ни холодных колючих брызг, которыми было усеяно его лицо. Он забыл о своей больной ноге, хотя каждый раз, когда он наступал на неё, тело пронзала острая боль. Но это была уже привычная боль, вросшая в него, ставшая его частью — она придавала злости и, как бы это странно не звучало, сил.

Борис шёл.

Он не смотрел по сторонам — только маленькая нелепая фигурка в дождевике стояла перед глазами. Она вела его, притягивала, была ориентиром и — Борис наконец решился, вскинул пистолет, чуть прищурился — его целью.

Выстрелить он не успел. Ему нужно было бы остановиться, но он поспешил. Всё хотел подойти ближе, чтоб уж точно не промахнуться, и этот последний торопливый шаг стал лишним. Раненая нога поскользнулась на мокрых плитах, Борис не удержался, рухнул на бетон, проехался голой раной, выступающей из прорехи брюк, по шершавой, как наждачная бумага, поверхности. Резкая боль скрутила, накинула чёрно-красную пелену на глаза, он охнул и выронил из рук пистолет. И почти сразу — Борис не успел ничего сообразить — набежала волна и, с лёгкостью подхватив пистолет, унесла его за собой.

И в этот момент Ставицкий обернулся…

* * *

Упавший человек не сразу привлёк его внимание. Он даже не понял сначала, что это человек — прожекторы на головой, разрезая наползающую темноту, играли светом и тенью, как цирковые жонглёры, выхватывали из дальних уголков затейливые очертания, создавали что-то фантастическое и даже фантасмагорическое, отчего у Сергея кружилась голова и двоилось в глазах.

Он не мог сказать наверняка, где кончается настоящее и начинается вымышленное, потому что и сам уже этого не знал. В ушах звенело, перед глазами возникали, покачиваясь и расползаясь, призраки. Бабушка Кира, отец, дед — не Арсений, а другой… Кирилл, тот, которого Серёжа никогда не видел, молодая жена Кирилла, похожая на срезанную белую лилию… они ведь все мертвы. Или нет?

Или нет?

За спиной, на шатающихся во все стороны мостках, что тянулись к плавучему модулю, возились два охранника. Сергей уже давно потерял к ним интерес. Одного он отправил туда сам, а другой потащился вслед за первым. Зачем он так сделал, Сергей не понимал, хотя эта мысль всё ещё металась где-то на задворках сознания, прорываясь время от времени настойчивым больным вопросом. Но Сергей гнал её прочь, как и многие другие, рваные, не имеющие ни начала, ни конца, являющиеся вдруг и тут же бесследно исчезающие.

Он забыл, почему он здесь.

Он не знал, куда идти.

А вокруг кружились и кружились призраки.

— …Серёжа, ничего уже не исправить…

— …этот мир болен…

— …заражённый скот пускают под нож…

— …Серёжа, мальчик мой, это не страшно…

— …мир умрёт вместе с тобой, они все умрут…

— …ты с нами, Серёжа… ты — один из нас…

Они все кружились вокруг него. Мягко касались бледными, прозрачными ладонями — лба, щёк, губ. Сергей чувствовал их ледяное дыхание. И ему было страшно. Рука сама собой нащупала в кармане пистолет, пальцы заскользили по рукоятке, слепо прочитали резную монограмму: буквы К и А, сплетённые единым узором,.. К и А… К и А…

Нет!

Он резко тряхнул головой.

Он один. Он остался совсем один. Его обманули. Они его обманули.

И опять из тумана возникло лицо Киры Алексеевны — Снежной Королевы — ласково-презрительно скривились в усмешке красивые губы. Вихрем пронеслась вальсирующая пара, он в чёрном фраке, она в белом подвенечном платье — Кирилл и Лилия. Маленький мальчик с сонными голубыми глазами важно прошествовал мимо, пухлое детское лицо, румяные щёчки. Мальчик улыбнулся, превращаясь в Серёжиного отца — рот изогнулся в вялой капризной гримасе… Лица, руки, тени, что-то шепчущие губы, газовый шарфик, атласная бальная туфелька на маленькой женской ножке, гордый разворот головы…, и на всем — гигантская фигура прадеда, медленно поднимающаяся из моря…

Но они мертвы! Мертвы!

А ему нужен кто-то живой. Из плоти и крови. Чтобы встал рядом. Чтобы…

Позади что-то стукнуло. Сергей вздрогнул и обернулся.

Рядом с опорой стоял Ивар. Ивар Бельский. Ветер трепал его светлые волосы, надувал парусом рубашку. Ярким пламенем горели синие глаза на безупречно красивом лице.

Ивар…

Его услышали. Они его услышали. Они прислали Ивара.

Сергей махнул рукой — призраки, повинуясь, взмыли вверх бесплотной стаей — и распахнул объятья.

— Ивар! Ты пришёл ко мне! Ивар!..

* * *

Ставицкий шёл прямо на него. Шёл, путаясь в длинных полах дождевика, поблёскивая стеклами очков. Глаза, неестественно большие, искажённые толстыми линзами, казались совсем тёмными. Сашка видел только расширенные зрачки, чёрные, пустые… не глаза, а блестящие пуговицы, две гладкие, отполированные пуговицы, которые какой-то шутник пришил грубой ниткой к бледному, мёртвому лицу.

— Ивар… ты пришёл…

Сашка не планировал вот так вываливаться на платформу, можно сказать, под ноги Ставицкому, но, если говорить начистоту, он вообще ничего не планировал. Ни о чём не думал — впервые за всю свою короткую жизнь не думал. Выскочил из щитовой и рванул что есть мочи, охваченный единственным желанием: догнать Литвинова.

Ему показалось, что он увидел что-то похожее на тень у дальней правой опоры. Борис Андреевич? Наверняка он. Кто ещё здесь может быть.

Сердце ухало, как безумное, хрипели лёгкие, заполненные до отказа морским воздухом, но останавливаться было нельзя. Он обещал. Он должен…

По лестнице Сашка скатился кубарем и, не успев притормозить, буквально вылетел за дверь. Возможно, он неловко толкнул рукой одну из створок, и она с резким хлопком распахнулась, привлекая ненужное внимание. Маленький человечек, в котором Сашка без труда опознал Сергея Анатольевича, резко развернулся всем телом. На невыразительном лице застыло выражение детской обиды и беспомощности. Впрочем, выражение это быстро исчезло, Ставицкий словно сбросил маску, просиял и, широко раскинув руки, устремился навстречу.

Сашка опешил.

Какое-то мгновенье он ничего не соображал, только смотрел на приближающегося человека, исступлённо выкрикивающего: