Дневник посла Додда - Уильям Додд

По окончании обеда все направились в огромную гостиную, в одном конце которой стояли Гитлер и Геринг и принимали приветствия и выражения благодарности. Я заметил, что французский и английский послы были наиболее несдержанны в проявлении очевидной радости. Шахта и Геббельса около Гитлера не было. Нейрат один или два раза подходил к нему. Французский посол с женой ушли в одиннадцать часов, и остальные последовали их примеру. Я думал, что прием затянется до двух часов ночи, хотя сам не намеревался оставаться так долго.

В течение недели я все вечера провожу вне дома, и это продлится еще одну неделю. Эти обеды до позднего вечера и возвращение домой в полночь чрезвычайно изнуряют меня, поскольку по утрам я прихожу на работу довольно рано и остаюсь в посольстве до семи часов вечера. Моя жена должна сопровождать меня почти каждый день, когда у нее нет званого завтрака или чая. Она помогает мне нести мое бремя.

Пятница, 12 февраля. Наш консул во Франкфурте-на-Майне рассказал мне, что правительство запретило всем евреям – участникам мировой войны – организовывать конференции, хотя до этого они устраивали собрания ветеранов.

Предпринимателям в этом районе предложено на 10 процентов урезать зарплату всем рабочим на эрзац-заводах, производящих заменители сырья. Вероятно, цель этого – снизить стоимость продукции эрзацев. Во Франкфурте трое рабочих в течение года содержались в тюрьме по подозрению в связях с коммунистами. Теперь их судили и приговорили к тюремному заключению на четыре, шесть и восемь лет соответственно.

Несколько недель назад Шахт произнес длинную речь на большом приеме, который был устроен в Рейхсбанке в честь его шестидесятилетия. Мне стало известно, что Геббельс подверг ее резкой критике. Шахт заявил, что долг в 11 миллиардов марок должен быть уплачен. Эти слова были исключены из текста для печати. Но долг, несомненно, в четыре раза больше и включает 3 миллиарда марок американским банкам и держателям облигаций. Шахт сказал также, что с 1933 года количество денежных знаков в обращении увеличилось на 50 процентов, и высказался против дальнейшего расширения промышленности эрзац-материалов, поскольку они обходятся в четыре раза дороже, чем импортное сырье.

Суббота, 20 февраля. Сегодня первый за неделю вечер, свободный от званых обедов. Во вторник, 16 февраля, на завтраке, который мы дали в честь американских банкиров, прибывших для решения проблемы немецких долгов, доктор Серинг сидел рядом с моей женой. Он стал сурово критиковать гитлеровскую политику в отношении университетов. Моя жена заметила:

– Я не думала, что вы можете говорить так свободно.

Он ответил:

– Я говорю то, что думаю. Они могут расстрелять меня, когда им это заблагорассудится. Эта система разрушает интеллектуальную жизнь Германии.

Этого престарелого господина хорошо знают в Соединенных Штатах. Два года назад он сказал мне нечто подобное, и ему это сошло.

Вчера мы были на музыкальном вечере у одного нацистского деятеля в отеле «Бристоль». Присутствовало около 150 человек. Концерт был неплохой. За обедом моя жена сидела возле герцога Кобургского. Я сидел рядом с Шахтом, который сказал достаточно громко, чтобы его могли услышать немецкие официальные лица:

– Муссолини аннексирует Испанию. Его следующим шагом будет захват Египта.

Я заметил:

– Мне известно, что Муссолини строит автостраду от Красного моря до египетской границы. Где он достал деньги?

На это Шахт ответил:

– Достать деньги теперь несложно. Мы всего лишь печатаем бумажные знаки и обеспечиваем быстрое обращение их, тем самым поддерживаем и занятость. Вот и все.

Многие были удивлены слышать это от наиболее способного финансового деятеля во всем мире, но замечаний не последовало. Я думаю, что нацистские деятели были возмущены высказыванием Шахта, но не осмелились что-нибудь сказать в его присутствии.

Воскресенье, 21 февраля. В полдень я отправился в старую кайзеровскую оперу. Гитлер и его нацистская охрана занимали ту ложу, где сидела кайзеровская семья, когда я был здесь в 1899 году. Отмечался день памяти двух миллионов немцев, убитых в мировой войне. Молебна не было, и торжество не имело религиозного характера. На сцене солдаты держали около пятидесяти знамен различных стран. После исполнения прекрасной классической мелодии на сцену вышел генерал Бломберг, командующий новой нацистской армии, и произнес речь, которую нельзя было бы произнести ни в одной демократической стране. Он говорил о войне не как о бедствии, возникшем в результате ошибок некоторых государственных деятелей. Он сказал, что в конце войны положение Германии было самым тяжелым в истории. Это неверно, хотя положение действительно было тяжелым. В своей речи Бломберг подчеркивал, что Гитлер спас немецкий народ и в этом отношении сделал больше, чем какой-либо другой немецкий лидер за всю историю Германии; он выразил ему благодарность за вооружение всего народа и сказал, что склоняет перед Гитлером голову за его мудрость и патриотизм. За этим последовала церемония «хайль Гитлер», во время которой все, кроме меня и нескольких других дипломатов, отдали гитлеровское приветствие, а оркестр играл гимн Хорста Весселя. Такова современная Германия!

Вторник, 23 февраля. Сегодня я около часа беседовал с Дикгофом. Я хотел внушить ему, что если Германия не даст ответа на приглашение государственного департамента принять участие в экономической конференции в Вашингтоне, то это может привести к неблагоприятным последствиям. Приглашение было послано в январе, но вот уже три недели, как нет никакого ответа. Я хотел также сказать о том впечатлении, какое произвели правительственные декреты, запрещающие немецким предпринимателям отвечать представителям министерств торговли и финансов Соединенных Штатов на запросы, касающиеся американских инвестиций в Германии. При случае я также намеревался выяснить, что в действительности думают немецкие официальные лица о международном соглашении, запрещающем посылку войск и военных материалов в Испанию. И, наконец, я хотел узнать, что делает Нейрат в Австрии.

Мне казалось, что в министерстве иностранных дел Дикгоф наиболее демократически настроенный человек, что он даже более демократичен, чем мой друг Бюлов, умерший в июне. Говорят, что Нейрат, начальник Дикгофа, не любит его, но я не уверен, что этот слух обоснован. Мне всегда казалось, что Дикгоф понимает грубые ошибки, совершаемые гитлеровским режимом. Поэтому я считал, что мы, быть может, сумеем поговорить по душам.

Он признал, что, не давая ответа на американское приглашение участвовать в экономической конференции, намеченной на первую неделю апреля, Германия совершает ошибку. Причина задержки с ответом, сказал он, не во взглядах Нейрата. Причина, возможно, в позиции Шахта, которая не всегда соответствует тому, что он говорит. По мнению Дикгофа, принять приглашение мешает главным образом безразличное и даже враждебное отношение министерств экономики и труда, то есть людей Гитлера. Что касается отказа в какой-либо информации об американских вложениях в Германии, то он откровенно признал, что и это ошибка. Я сообщил ему даты двух почти оскорбительных писем, посланных германским правительством мне и нашему консулу в Гамбурге.