Сто голосов - Скотт Макконнелл

Айн Рэнд что-нибудь говорила об Израиле?

Она принципиально восхищалась Израилем. Но ненавидела политически за левый социалистический уклон, однако считала, что только они на земле обладают моральным уклоном и способны следовать собственным убеждениям, как, например, в рейде на Энтеббе[298]. Она говорила, что Израиль дал урок Соединенным Штатам.

Расскажите, что мисс Рэнд и мистер О’Коннор делали на вашей свадьбе с Леонардом Пейкоффом в 1968 году.

Помню, что у нас была небольшая репетиция в квартире Леонарда, на которую пришли Айн с Фрэнком, все присутствующие увлеклись какой-то бессмысленной болтовней, и Айн выпалила: «Не пора ли нам взяться за дело». Или: «Разве мы собрались здесь не для конкретной цели». Или что-то еще в этом роде.

На свадьбе Айн выполняла обязанности посаженной матери, и Фрэнк тоже участвовал. Я хотела, чтобы они оба были в черном. Как мне кажется, в то время это было не обязательно. Айн сочла мое предложение хорошим, так как оно создавало драматический эффект: в ряду облаченных в черное мужчин присутствовала я в белом свадебном платье. В тот день они с Фрэнком были такими элегантными.

Видели ли вы, чтобы Айн Рэнд плакала?

Да, когда умер один из ее котов. Однажды Сурсы и Пейкоффы явились в ее квартиру, чтобы забрать в местную «кругосветку», и оказалось, что Томми умер как раз предыдущей ночью. Мы спросили ее, что случилось, а она заплакала и смутилась, так как не знала, можно ли плакать по такому поводу.

Расскажите мне об Айн Рэнд и покупке вашего кота Фриско.

Это было в 1981 году. У меня была гималайская кошка, красотка Ритци, сокращение от графини Марицы, однако она подхватила кошачий энтерит и умерла.

Через какое-то время я поняла, что не смогу завести новую кошку, потому что боюсь, что умрет и она. И как только я поняла это, то сразу захотела купить новое животное. Я сказала Айн, что хочу хорошенько поискать, чтобы найти подходящее животное, и рассказала ей о собственной реакции. Дело было вскоре после того, как умер ее собственный кот Томми. Айн захотела разделить со мной компанию, и я ухватилась за эту возможность. В то время существовали кошачьи магазины, называвшиеся «Сказочные кошачьи» (Fabulous Felines), там продавали прекрасных животных, и мы поехали туда.

Там мы нашли двух абсолютно очаровательных гималайских котиков, двух братьев. Мы с Айн немедленно в них влюбились, и вопрос стоял о том, которого из них брать. Я не могла представить себе, что их можно разлучить, и подумала: может быть, она захочет купить другого себе, однако этого так и не произошло.

Она не захотела покупать второго кота?

Она находилась в депрессии. Наш поход за кошками состоялся, как мне кажется, вскоре после смерти Фрэнка, и она пребывала в плохом настроении, хотя поход за кошками определенно подбодрил ее. Но не настолько, чтобы она захотела покупать нового кота. Словом, из них двоих я выбрала того, который скакал и прыгал и был более активным. Айн сказала, что хотела бы подарить его мне на дорожку, так как я тогда как раз собиралась уехать из города в Атланту, поскольку получила работу в CNN. И тогда я самым кротким образом сказала: «Айн, у меня возник к вам серьезный вопрос. Как вы посмотрите на то, что я назову его Франциско в честь Франциско д’Анконии? Я не могу воспользоваться его именем без вашего одобрения». Она ответила: «О, ну конечно же». И с того момента кот стал Фриско, и я показывала ей его фотографии по мере роста. Она считала, что он красавец. Фриско был таким активным, подвижным и умным.

А как она вела себя, слыша аплодисменты или крики одобрения?

Она воспринимала такое одобрение как заслуженное ею, однако смущалась, если аплодисменты затягивались слишком надолго. Она не любила этого низкопоклонства по отношению к себе. Если после ее выступления звучали аплодисменты, она считала, что имеет на них право, и воспринимала их с деловой точки зрения.

Для нее очень важным было посещение Вест-Пойнта. Тот факт, что такое историческое учреждение Америки, как Вест-Пойнт, признало ее и захотело выслушать, чрезвычайно много значил для нее в личном плане.

Расскажите мне о посещении ею Вест-Пойнта.

Помню, как эти великолепные в своих мундирах курсанты вслушивались в каждое ее слово. Она уловила ту строгую и достойную нотку, которой обладает Вест-Пойнт, приняла в себя и признала как нечто, частью которого стоит быть.

Форд Холл Форум также много значил для нее. Мы ездили туда на поезде, и она дописывала свою речь по дороге в Бостон. А потом зачитывала ее по рукописному тексту.

Почему ей нравилось выступать в Форд Холл Форуме?

Она всегда ждала своего ежегодного выступления там, потому что считала его интеллектуальной ареной, предназначенной для столкновения различных точек зрения. Она восхищалась судьей Лурией, по сути дела являвшимся великолепным ведущим. Он был достойным человеком, и он уважал ее. Он никогда и ничем не проявлял собственную точку зрения и обращался с Айн самым достойным образом. Даже поездка на поезде в Бостон — хотя в дороге она всегда писала — представляла часть общего приключения: обеда в ресторане отеля с распитием этих забавных напитков с фруктами и зонтиком. А потом вечеринка, посвященная «разбору полетов», на которой вместе с друзьями обсуждалось сказанное ею, реакция аудитории и звучали новые обращенные к ней вопросы.

Посылала ли она вам рождественские открытки?

Нет. У меня есть только подписанный ею экземпляр Атланта с надписью: «Сью и Фриско с пожеланием великого будущего. От имени Франсиско д’Анконии, его секретарь, Айн. 9/7/81».

Почему же она так поступила?

Потому что она знала, как много значит для меня Франсиско д’Анкония, и сделала это в качестве его профессионального секретаря. Ну, как если бы он распорядился, чтобы она подписала книгу. Я обожала этого персонажа и до сих пор люблю его. Я говорила ей, что Голт не вызывает во мне подобного чувства. И пыталась объяснить ей, почему больше люблю Франсиско.

Она согласилась с вами?

Нет. Она предпочитала Голта, но вполне могла понять меня. Она сказала, что подобное предпочтение вполне понятно, поскольку Голт является куда более абстрактной фигурой, а детство Франсиско и весь его облик прописаны более подробно.

Айн удивительным образом реагировала на мои соображения, когда я рассказывала ей о том, что мне нравится в ее книгах с литературной точки зрения. Я рассказывала ей о любимых мной персонажах и эпизодах, она слушала самым заинтересованным образом, расцветала и спрашивала почему.

Я получила от нее отпущение двух грехов: во-первых, я призналась ей, что в первый раз читая Атланта, пропустила речь Голта, так как очень хотела узнать, что произошло дальше. Она сказала, что может понять подобный поступок, но рекомендует мне не распространяться об этом. Другой грех приключился со мной на эпистемологическом семинаре. Я кротко призналась в том, что не могу ощутить в себе интереса к эпистемологии. Она сказала, что не усматривает для этого никаких причин, что эпистемология представляет интерес для интеллектуалов, профессиональных философов, каковым я не являюсь, и на этом вопрос был закрыт. Однако я всегда чувствовала себя виноватой в этом, хотя она считала такую мою реакцию забавной.