Гагаи том 2 - Александр Кузьмич Чепижный

валяй. После моей верхотуры и космос не страшен.

— А вы отчаянный, дядя Паня. Ну, держитесь!..

И они поехали. Вблизи сразу же начинался виадук. Алена лихо вымахнула на него. За виадуком ей надо поворачивать вправо, и она, включив указатель поворота, переместилась на крайнюю полосу бетонки. Тем удивительнее для нес было, когда дежуривший здесь автоинспектор вдруг замахал жезлом, приказывая остановиться.

— Чего ему надо? — переполошился Пантелей Харитонович, — Давай жми, Аленка! Уйдем.

— Что вы, дядя Паня! — затормозив, возразила она. — Как можно!

К ним торопливо подошел молоденький лейтенант.

— Почему сразу не останавливаетесь? — начал уж больно сердито.

— Ты еще дольше собирался бы сюрчать, — отозвался Пантелей Харитонович. — Мы уж проехали...

— Я обращаюсь не к вам, папаша.

— Сыночек объявился, — проворчал Пантелей Харитонович. — Едут себе люди, никого не трогают, так нет же — прицепился.

— Дядь Паня, помолчите, — попросила его Алена. — Человек находится на посту, несет службу.

— Товарищ волк знает, кого кушать? — усмехнулся лейтенант. — Не поможет, гражданка. Прошу водительское удостоверение.

— Пожалуйста, — возмущенная незаслуженным подозрением в подхалимстве, сдержанно проговорила Алена. Только вы забыли представиться, лейтенант. Мне крайне необходимо знать, кто у меня заберет права.

— Не отдавай, Алена! Не отдавай! — снова вмешался Пантелей Харитонович. — Кого задерживаешь? — пошел грудью на лейтенанта. — Ты кого задерживаешь?! — выпятил свои награды.

— О вас и беспокоюсь, многоуважаемый товарищ фронтовик, — отозвался лейтенант. — О вашей драгоценной жизни, которую подвергают опасности.

— Где ты был, когда под пули подставлялся? — воскликнул Пантелей Харитонович. — Выдумает же — «опасности». А хотя бы и опасности! Подумай, разве могла она меня ослушаться? Сказал вези и везет... Так ото, парень, по-хорошему верни ей корочки, мы и поедем потихоньку.

— Вы еще и угрожаете?.. Значит, штрафом не ограничимся. За недисциплинированность пассажира отвечает водитель. Надеюсь, — обратился к Алене, — и это правило вам известно?

— Дядь Паня, хватит, — зная характер Пантелея Харитоновича, забеспокоилась Алена. — Не к вам же претензии. Я виновата — я и отвечу. — Обернулась к лейтенанту: — Куда и когда явиться за правами?

— Ну не-ет, — решительно запротестовал Пантелей Харитонович, — Да чтоб из-за меня!..

Неизвестно, чем бы это кончилось, только уж очень вовремя появился капитан на патрульном мотоцикле, галантно козырнул, осведомился:

— Неудачное приземление, Алена Сергеевна?

Это был их участковый инспектор Глазунов.

— Ленька! — обрадовался Пантелей Харитонович. — Афанасьевич! Вот кстати: Скажи своему...

— Задержана за то, что везла пассажира без защитного шлема, — доложил лейтенант, передавая Аленкино удостоверение капитану.

— Ну, времена! — возмутился Пантелей Харитонович. — Да я в атаки без каски ходил, а тут проехать два шага без этого дурацкого колпака — опасно для жизни!.. Так измельчать!

— Так ведь убиваются, Пантелей Харитонович, — сказал Глазунов. — Знаете, сколько их, мотоциклистов, гибнет на дорогах? Упал на асфальт — черепок развалился. Жаль ведь. И государству накладно: растить, учить, наконец дождаться работника и в расцвете лет вдруг бессмысленно потерять... Вот и позаботились, чтобы хоть как-то обезопасить этих лихачей. Так что, уважаемый Пантелей Харитонович, лейтенант абсолютно прав. Но на сей раз... — капитан Глазунов возвратил Алене удостоверение, многозначительно посмотрел на своего младшего коллегу, — лейтенант считает возможным ограничиться предупреждением.

— Вот это деловой разговор! — одобрительно закивал Пантелей Харитонович. — Юнцов надо беречь.

— Спасибо, Леонид Афанасьевич, — поблагодарила Аленка.

— Моей заслуги здесь нет, — запротестовал он, явно играя голосом. — Это все лейтенант. Очень великодушен к хорошеньким девушкам, особенно если они мастера спорта международного класса и чемпионы мира, — Глазунов снова козырнул: — Счастливого пути...

Едва они отъехали, Пантелей Харитонович наклонился к Алене, прокричал:

— Во черти!

— Хорошие ребята! — отозвалась Алена, сбавляя ход, чтобы лучше слышно было. — Меня здесь по всей трассе знают. А это, видно, новенький.

— И что, действительно нельзя ездить без этих колпаков? Или парень не знал, как трешку слямзить?

— Помолчите, дядь Паня. Не знаете — и наговаривать нечего. На дороге лишь квитанции выписывают, а штраф платят в банк.

— Это хорошо. Правильно. А то мне как-то знакомый шофер рассказывал про одного автоинспектора, который будто даже в открытую признавался: мол, моя косовица на асфальте. Будто домину отгрохал — ни на какую зарплату такого не поставишь.

— У вас все будто, будто...

— Да ведь не случайно новый порядок ввели. Видать, прилипало кое-кому к рукам. Оно ведь зло большое — деньги. Великий соблазн.

— Тому, у кого совести нет, — отозвалась Алена. — Небось, знаете, где и как живет Леонид Афанасьевич.

— Вот, вот! О совести и толкую... Как-то с батей твоим на старый поселок побазаревать пошли. Глядь, рабочий наш Семен Коряков со своей молодицей редиской торгуют. А ею полный багажник «Москвича» забит. Знать, привез откуда-то и деньгу гребет.

Аленке, видно, наскучили и этот «денежный» разговор, и тихая езда. Она крутнула на себя рукоятку газа. Взревев, мотоцикл стремительно рванулся вперед. Пантелей Харитонович крякнул на ухабе, прокричал у Аленки над ухом:

— Ну и гонишь! Тебе бы хлопцем родиться. По всем твоим замашкам — джигит да и только!

— Ага, запросились, дядя Паня?!

— Ничего! Газуй вовсю — быстрей доберемся!.. Мне к батьке твоему надо! Так что вези прямо к себе домой!

Сразу же повидаться с Сергеем Тимофеевичем ему не удалось. Олег сказал, что умер дядя Герасим и что отец с матерью ушли туда — на старый поселок.

20

Провожал Сергей Тимофеевич друга в последний путь и казнил себя: обещал проведать, да не смог выбраться. Увлекли, закружили дела — такое развернули в цехе! Пришлось и в неурочное время задерживаться на батареях — готовить их к работе по-новому. Тут уж Сергей Тимофеевич, но собственному глубокому убеждению, не имел права ограничиваться заботами лишь о коксовыталкивателе. Да и вообще он просто не умел работать вполсилы, не отдаваясь целиком своему делу. Вот и замотался, забыл о Геське.

Впрочем, забыл ли? Тревога о больном товарище постоянно жила в его сознании, но, очевидно, сильнее была надежда на благополучный исход, а сердце не почуяло надвигающуюся беду. Так и не повидались перед вечной разлукой, не сказали друг другу каких-то очень важных слов. Не помолчали вместе, как в далекой юности, когда для них все было просто и ясно. Это последующие годы прожил Герасим в душевном одиночестве. И умер одиноким, с глазу на глаз встретив смерть глухой ночью, когда его домашние спали, будто так, без свидетелей, и хотел уйти из жизни.

Сергею Тимофеевичу начало казаться, что тогда, во время их последней встречи, Герасим уже постиг какую-то абсолютную истину, и его уже ничто не интересовало.