Когда пируют львы. И грянул гром - Уилбур Смит

– Он мертвый, – прохрипел Шон. Весь мокрый от пота, он сидел, откинувшись спиной на дальнюю стенку фургона.

– Нет! – яростно возразила Катрина и попыталась сесть. – Нет, никакой он не мертвый… Шон, да помоги же ты мне!

Она объяснила, что надо делать, и ребенок наконец подал голос.

– Мальчик, – тихо сказала Катрина. – О Шон… это мальчик.

Сейчас она для него была еще более красива, чем когда-либо прежде. Бледная, усталая и прекрасная.

Как Шон ни протестовал, все было впустую. Катрина встала с постели уже на следующее утро и напялила на себя старое платье. Шон метался между ней и лежащим на кровати ребенком.

– Я еще такая толстая, – жаловалась она. – Представь, если я останусь лежать еще день или два.

Она скорчила ему рожу и продолжила возиться со шнуровкой корсета.

– Только кто будет присматривать за ребенком?

– Я! – горячо отозвался Шон. – А ты подскажешь, что и как надо делать.

Спорить с Катриной было все равно что ловить пальцами ртутные шарики – толку никакого. Она закончила со своим туалетом и взяла ребенка на руки.

– Помоги мне сойти по ступенькам, – улыбнулась она.

В тени большого дерева Шон и Альфонсо устроили для нее кресло, и зулусы пришли посмотреть на ребенка. Катрина держала его на коленях, а рядом с нерешительным видом стоял Шон; у него было такое лицо, будто он не совсем понимает, что происходит. Ему все еще казалось, что это ему снится… Слишком много всего произошло, и разум его не мог переварить это в столь короткое время. Прислушиваясь к неторопливому потоку суждений и замечаний своих зулусов, он оцепенело улыбался и безвольно отвечал на уже двенадцатое за это утро рукопожатие Альфонсо.

– Возьми своего ребенка на руки, нкози… мы хотим посмотреть на него у тебя на руках, – попросил Мбежане, и остальные зулусы криками поддержали его.

Выражение лица Шона медленно менялось, – кажется, он пытался понять, чего от него хотят.

– Возьми его на руки, нкози.

Катрина протянула ему сверток, и все увидели, как в глазах Шона мелькнул страх.

– Не бойся, нкози, он еще не кусается, зубы не выросли, – подбодрил его Хлуби.

Шон неуклюже взял в руки своего первенца и сгорбился, приняв позу новоиспеченного папаши. Зулусы заулыбались, послышались приветственные крики, и лицо Шона постепенно разгладилось, мышцы расслабились, и на губах заиграла горделивая улыбка.

– Посмотри, Мбежане, ну разве он не красавчик?

– Такой же красавчик, как и его отец, – согласился Мбежане.

– Твои слова как обоюдоострый клинок, – засмеялся Шон.

Он приблизил к ребеночку лицо. На голове у младенца была шапочка темных волосиков, носик плоский, как у бульдога, глазки млечно-серые, а красненькие ножки длинные и худые.

– Как ты его назовешь? – спросил Хлуби.

Шон посмотрел на Катрину.

– Скажи им, – попросил он.

– Его будут звать Дирком, – сказала она на зулусском.

– А что это значит? – спросил Хлуби.

– Дирк означает «кинжал» – острый нож.

И все зулусы сразу же закивали, одобряя имя новорожденного. Хлуби достал табакерку и пустил ее по кругу.

– Это, – сказал Мбежане, беря щепотку табаку, – хорошее имя.

Не прошло и двенадцати часов, как тончайшие алхимические процессы, начавшиеся в организме перешедшего в состояние отцовства Шона, полностью поменяли его отношение к жизни. Никогда прежде и ничто еще не было столь всеобъемлюще зависимо от него, столь беззащитно и уязвимо, как его ребенок. В тот первый вечер в фургоне он смотрел на сидящую на кровати Катрину; скрестив ноги, она склонилась над сыном, чтобы дать ему грудь. Мягкая прядь волос, свисая, закрывала ей щеку, лицо ее казалось полнее, чем обычно, и это гораздо более шло к образу матери. На коленях ее лежал ребенок с красным личиком и, тихо посапывая, насыщался молоком. Она подняла голову, посмотрела на Шона и улыбнулась, а ребенок крохотными пальчиками мял ее грудь и жадными губками сосал ее.

Шон подошел к кровати, сел с ними рядышком и одной рукой обнял обоих. Катрина потерлась щекой о его грудь. От ее теплых и чистых волос шел приятный запах. Мальчик шумно продолжал сосать. Шон ощутил смутное волнение, словно стоял на пороге нового приключения.

Через неделю, когда первые чреватые дождем тучи закрыли небо, Шон переправил фургоны через Саби и направился к горным склонам, чтобы не так досаждала равнинная жара. Когда он и Хлуби возвращались из путешествия к побережью, Шон приметил одну замечательную долину. Она была вся покрыта невысокими ароматными зелеными травами, а посредине протекал ручей с кристально чистой водой, по берегам которого росли кедры. Вот к этому месту Шон и держал путь.

Здесь они переждут сезон дождей, и когда он закончится, а ребенок достаточно окрепнет для долгого путешествия, они перевезут слоновую кость на юг, в Преторию, и продадут.

В этом их лагере всегда царила радость. Буйволы разбрелись по долине, наполняя ее жизнью, движением, довольным мычанием; среди фургонов часто звучал смех, а по ночам, когда с гор в долину спускался туман, у них всегда приветливо пылал яркий костер.

Отец Альфонсо пробыл с ними почти две недели. Он оказался весьма приятным молодым человеком, и хотя они с Шоном так и не научились понимать язык друг друга, зато быстро и хорошо освоили язык жестов. Наконец священник уехал; чтобы помочь ему перебраться через горы, его сопровождал Хлуби и еще один зулус. Перед отъездом португалец умудрился-таки смутить Шона тем, что полез к нему целоваться на прощание. Шону с Катриной грустно было расставаться с молодым человеком. Они успели его полюбить, а Катрина даже почти простила его религиозные заблуждения.

Настали дожди, как всегда сопровождаемые буйным ростом и цветением растительности. Неделя шла за неделей, месяц за месяцем. Это было счастливое время: вся их жизнь теперь вращалась вокруг Дирка и его кроватки. Кроватку сделал для него Мбежане, сработал из кедра, а Катрина достала из своих сундуков простынки, одеяльца и прочее. Ребенок рос не по дням, а по часам, – казалось, каждый следующий день он занимал в кроватке все больше места, ножки его пополнели, фиолетовые пятна на коже пропали, и глазки тоже утратили прежний мутноватый молочно-голубой цвет. Теперь они позеленели, а скоро обещали стать такого же цвета, как у мамы.

Чтобы заполнить долгие дни безделья, Шон начал строить на берегу ручья небольшой домик. Зулусы тоже стали помогать, и первоначальный план постройки изменился: вместо довольно скромной хижины у них вышел крепкий дом с оштукатуренными стенами, аккуратной соломенной крышей и каменной печью с камином. Когда дом был готов, Шон с Катриной переехали в него жить. После фургона с тоненькими брезентовыми стенками их жизнь и любовь окрасились ощущением некоего постоянства. И однажды ночью, когда за окнами хлестал дождь и за дверью завывал ветер, как собака, которая просится, чтобы ее впустили в дом, они расстелили перед камином матрас и на нем в колеблющемся свете пылающих дров зачали второго ребенка.