Древний Рим - Владимир Миронов

Наумахия – морской бой на арене цирка

Вот как описывали очевидцы события, разворачивавшиеся в амфитеатрах Рима: «Люди заходили в зал и сразу видели канал вокруг арены, где плавали бегемоты и крокодилы. 500 львов, 40 слонов, тигры, барсы, буйволы и медведи, привыкшие раздирать зубами своими людей, рыкают и ревут в клетках, между тем как столь же свирепые гладиаторы пробуют между собой силу не раз окровавленных рук. К этому позорищу убийств примыкают вертепы разврата». Нагие прелестницы, заодно с (такими же) знатными горожанками, усугубляют омерзительность этого зрелища, и соперницы смерти оспаривают у нее остаток благосклонности и сил умирающего императора Галерия. Так безвестный автор «Мучеников» рисует картину позорного падения нравов великого народа Рима. Время от времени те или иные вожди запрещали игры (как это сделал Август, запретив игры в Помпеях на 10 лет), но они продолжались до 404 г. н. э., когда император Гонорий запретил игры как в Риме, так и в провинции после того, как разъяренная толпа растерзала монаха Телемаха, пытавшегося остановить их.

Борьба в Помпейском цирке

Порой, читая античных писателей, поэтов, историков, философов, понимаешь причину столь презрительного отношения к людскому стаду. Гораций пишет: «Я ненавижу грубую толпу и держусь от нее в отдалении». Как и Цицерон, поэт питает глубокое отвращение к «отребью Ромула». Тацит с ненавистью взирает на любые толпы – на военных, гражданских, особенно на население продажной столицы, где часто «делаются и процветают самые унизительные и постыдные делишки». Столичную толпу он считает самой алчной, истеричной, суеверной и раболепной. Сенека хотя и испытывал любовь к человечеству, но терпеть не мог «зловонную толпу». Даже Эпиктет, оказавшийся и сам в начале жизни в роли раба, советует всем, кто встретился с толпой – на играх, на представлениях или на празднике, – стараться не задерживаться среди нее, но постараться «провести праздник с людьми». Ювенал, ненавидя богачей и аристократов, ибо те бедных и мещан подвергают унижениям, считал, что те и сами, потворствуя инстинктам, выражая готовность продаваться за кусок хлеба, виноваты в подобной ситуации. В адрес Требия, что известен был как дармоед Виррона, презрительно бросает:

Кардинально изменилось отношение и к занятиям спортом. В письме Сенеки к Луцилию говорится: «Упражняться, чтобы руки стали сильнее, плечи – шире, бока – крепче, – это, Луцилий, занятие глупое и недостойное образованного человека. Сколько бы ни удалось тебе накопить жиру и нарастить мышц, все равно ты не сравнишься ни весом, ни силой с откормленным быком. Поэтому, в чем можешь, притесняй тело и освобождай место для духа. Много неприятного ждет тех, кто рьяно заботится о теле: во-первых, утомительные упражнения истощают ум и делают его неспособным к вниманию и к занятиям предметами более тонкими; во-вторых, обильная пища лишает его изощренности». Сенека рекомендует упражнения легкие, которые не отнимают много времени и быстро утомляют тело. Время – главное богатство, и его нужно расходовать с умом.

Сенека. Копия 50—60 гг. н.э.

Даже некогда благородное ораторское искусство Рима все более вырождается, превратившись в циничный балаган, в «пошлое многословие бездельников» (Цицерон). Великие ораторы стране циников были не нужны. На смену Гальбе, Катону, Сципиону, Квинтилиану пришли придворные риторы вроде Фронтона. Они-то и забавляли публику пустыми и бессодержательными речами, жалкими упражнениями типа «Похвала дыму и пыли», «Похвала небрежению», «Похвала сну». Смысл риторики они видят в том, чтобы услаждать слушателей. Так же мы видим, как в современной России телевидение потчует людей «пищей для идиотов» («Как стать миллионером?», «Окно в спальню» и т. д.). Кстати говоря, отношение римской знати к человеку искусства откровенно и недвусмысленно выразил Сенека, сказав: «Я не нахожу оснований для причисления к разряду свободных художников – живописцев, скульпторов, ваятелей и остальных служителей роскоши. Точно так же, – продолжает Сенека, – я не считаю свободной профессию кулачных бойцов, и вообще всякие тому подобные масляные (У греков был обычай натираться маслом при занятии спортом. – В. М.) и грязные занятия. В противном случае пришлось бы еще, пожалуй, назвать свободными художниками парфюмеров, поваров и остальных людей, прилагающих свои таланты к услаждению наших прихотей». Нам понадобилось две тысячи лет, чтобы человечество признало высоким искусством все то, что связано с трапезой, открыв в Париже Институт вкуса, и одновременно создать инструмент массовой безвкусицы.

Антиной. Национальный музей, Неаполь

Преследованию подверглись философы с писателями. Тому пример писатель, адвокат и философ Апулей (род. в 124 г. н. э.). В своей «Апологии» он показал, как стали распространяться в Риме суеверия. Судя по некоторым местам из его труда, в вину ему вменяли, помимо его наружности, еще и образованность: «Итак, ты вы-слушал только что начало обвинительного акта, где было сказано следующее: «Мы обвиняем перед тобой философа красивой наружности – вот ведь грех! – столь же красноречиво изъясняющегося по-гречески, как и по-латыни»… Ах, если бы он действительно имел основание обвинять меня в таких тяжелых преступлениях, как красота и дар слова!» Красота философа – не основание для его преследования (ведь красивыми были Пифагор и Зенон). Тем более не должно стать основанием для обвинений то, что ученый и писатель день и ночь трудился, не щадя своего здоровья, всеми силами предаваясь занятиям наукой и «отвергая все другие удовольствия». Видимо, причины обвинений были иными. Говорят, что его гонители вы-двинули против него три главных обвинения: 1) Апулей ведет неподобающий образ жизни и пишет непристойные стихи, а потому в принципе безнравствен; 2) этот распутный муж прибегает к противозаконным действиям, в частности околдовывает богатую вдову с помощью симпатической магии (используя каким-то способом с этой целью рыбок, имеющих форму и название половых органов); 3) изготовляет магические фигурки, совершает праксис с участием мальчика-медиума, а также околдовывает вдову (что подтверждено письмом самой вдовы, которая, видимо, была неудовлетворена «рыбками»). Обвинения в магии были использованы и в политических процессах против историков Тацита и Амиана Марцеллина. И вообще в Риме расплодились разные маги, экстрасенсы, медиумы. Их охотно принимали в покоях императора, как принимали их в России, США, Германии накануне катастроф и революций. Все указывало на то, что власть не может справиться с положением, опираясь на рациональные, разумные, научные и строго выверенные начала.