Башня у моря - Сьюзан Ховач

Одна только мысль о таком повороте событий привела меня в неистовство. Я тут же приняла решение сохранить рассудок во что бы то ни стало. Я хочу победить, а для этого должна жить.

Я поразмыслила о том, как обмануть Макгоуана.

Он должен верить, что запугал меня окончательно, а значит, я буду играть роль сломленной жертвы так убедительно, чтобы ни капля моего гнева не просачивалась наружу. По отношению к Патрику я могу позволить себе умеренную дозу гнева, это будет вполне естественно в сложившихся обстоятельствах, но по отношению к Макгоуану стану демонстрировать полную покорность. Тогда он решит, что я больше не представляю для него угрозу, а когда уверует в это, я смогу воспользоваться его самоуверенностью и бежать.

Побег будет очень трудным и опасным, в особенности еще и потому, что я не могу бежать без детей. Придется тщательно все продумать. Конечно, Макгоуан должен умереть… но тогда полиция сразу же арестует меня за убийство, а это, как и безумие, будет означать, что я потеряю детей, а это конец всего.

Я проверила себя. Размышляю об убийстве – что это значит? Потрясение, вероятно, на какое-то время лишило меня разума, ведь убийство совершают только безумцы или злодеи, а я сходить с ума не собиралась и на этот счет уже приняла решение. Злодейкой я тоже не была.

Но мне хотелось его убить. Я жаждала мести.

Нет, я не должна сейчас думать об этом. Нужно думать о чем-то одном. Сначала выживание, все мысли о возмездии отложить на потом, когда сбегу из Кашельмары.

В тот день я не выходила из своей комнаты, а когда Патрик прислал мне записку – он хочет поговорить со мной, – отказалась встречаться с ним. Очень хотелось увидеть детей, но они были такие невинные, а я чувствовала себя такой нечистой. Наконец несколько раз приняла ванну. Я принимала ванну тем вечером и на следующее утро, а потом в третий раз после ланча и еще один – перед ужином. Наконец остановилась, чтобы мое поведение не показалось слишком эксцентричным, но, по крайней мере, я нашла наконец в себе силы прийти в детскую, а когда снова увидела детей, то почувствовала себя не только гораздо сильнее, но и исполненной непреклонной решимости сыграть в отложенную игру, которую выбрала для себя.

Я спустилась. Увидела Патрика лицом к лицу. Подавила в себе волну ненависти, которая поднялась при виде его. Это, конечно, потребовало немалых усилий, но я ощущала, как растут во мне силы, подпитываемые яростью, и мощь гнева поражала меня. Вскоре я уже чувствовала себя окрепшей не только умственно, но и физически – мне хватило сил нянчить Джона ночь и день, пока у него была легочная инфекция. Единственное нарушение моего здоровья состояло в отсутствии ежемесячных проявлений, но это, конечно, было всего лишь результатом пережитого мною потрясения.

Макгоуан не появлялся в Кашельмаре. Патрик, если это было возможно, избегал меня, и я в конечном счете вернулась к заведенному порядку, даже подумывала, не возобновить ли мне мои светские визиты, но, когда Патрик запретил мне это, я, лишившись той роли, которую играла, была так потрясена, что согласилась на несколько минут приватного разговора с ним. Запинаясь от неловкости, он напомнил мне о неспокойном мире, в котором мы живем. Он бубнил, а я вспомнила арест Парнелла в предыдущем октябре и официальный запрет Земельной лиги неделю спустя.

– Но то было давно, – заметила я. – Много месяцев назад. Все смуты уже должны были кончиться.

– Напротив. Недовольство просто ушло в подполье, а теперь, кажется, закипает сильнее прежнего. В Клонах-корте разбили окна на прошлой неделе, и Хью никогда не выезжает один. Сара, что касается Хью…

– Я отказываюсь говорить про него. – Меня испугала резкость собственного голоса, и я, встревожась, сделала над собой усилие, чтобы успокоиться. Я не должна показывать ему всю силу моей ярости.

– Сара, извини. Я никогда не думал… никогда представить не мог… что он прикоснется к тебе.

Я не доверяла себе, а потому предпочла промолчать. Он умоляюще посмотрел на меня, и я, чтобы не видеть его лица, закрыла глаза… И вдруг, словно в ночном кошмаре, увидела вспышку спички в темноте, глаза Макгоуана над язычком пламени.

– Я только хотел показать тебе, каким я теперь стал.

– Тебе это удалось, – подтвердила я.

– Нет, ты не понимаешь. Пожалуйста, послушай меня минутку.

Я открыла глаза, посмотрела на свои руки. Отвратительный образ Макгоуана исчез. Головокружение у меня прошло.

– Всю жизнь – до встречи с Хью – я пытался быть таким, каким хотели меня видеть другие люди. Сначала таким сыном, каким меня хотел видеть отец, братом, которым восхищалась бы Маргарет, мужем, которого ты искала… но я не был никем из них, и чем больше я старался стать тем, кем я не был, тем в больший кошмар превращалась моя жизнь. Но когда я встретил Хью… Сара, ты это можешь понять? Наконец я осознал, кто я есть. Я вырос. Я не был государственным деятелем или политиком… или даже светским кутилой… и уж точно не был тем мужем, которого хотела иметь ты. Но это не имело значения, потому что я вырос достаточно не только для того, чтобы признать, кто я, но и принять это. Я был обычным парнем, которому нравится разбивать сады, а будь я ремесленником или даже скромным сельским сквайром, это не имело бы ни малейшего значения. Но главная неудача моей жизни в том, что я родился совсем не в том классе, не в том веке и не в той стране. Родись я две-три тысячи лет назад в Греции, мои отношения с Хью были бы абсолютно приемлемыми и никто бы даже внимания на них не обратил.

– Понимаю, – процедила я. – Значит, ты не порочный, не развратный, не падший. Тебе просто не повезло. Ах, какое это утешение для всех нас!

– Сара, знаю, ты справедливо злишься и не веришь мне, но той ночью случилось совсем не то, что я имел в виду. Я только хотел показать тебе: я уже не могу пытаться быть тем, кого предполагают увидеть во мне другие люди, включая и тебя. Ты должна была стать зрителем, но вот напился сильнее, чем следовало бы, а когда начал возбуждаться…

– Ты подумал, как это будет забавно: ты насилуешь меня, а Хью тем временем – тебя. Ах нет, я забыла: Хью не должен тебя насиловать, ты ему отдаешься по собственной воле и с большой радостью. Что ж, Патрик, я никак не могу последовать твоему примеру, хотя тебе это и может показаться какой-то экзотикой. А теперь, если ты меня извинишь, я должна обсудить с Фланниганом новые счета от поставщика вин из Голуэя.

– Сара, этого больше не повторится, клянусь тебе. Прошу тебя, давай попытаемся забыть это несчастье раз и навсегда. Давай вернемся туда, где мы были прежде.

Меня поразило, что он считает это возможным. Я снова посмотрела в пол, чтобы выражение глаз не выдало меня.

– Сара, ради детей.

Я боролась с собой, пытаясь сдержать гнев. Нелегкая была борьба, но я победила. Я хотела выкрикнула ему: «Не смей упоминать детей рядом со своими извращениями!» – но вместо этого с безразличным лицом произнесла:

– Хорошо, Патрик, но тем не менее я бы предпочла больше не видеть Хью, по крайней мере какое-то время. Ты наверняка меня понимаешь.