Ратные подвиги простаков - Андрей Никитович Новиков

малом шаре уложена», — заключил он, почувствовав большое уважение к этой науке.

Тем временем с потолка на стол упал таракан и с легкостью стал вползать на глобус. Степан Фомич с удовлетворением наблюдал, а таракан, взобравшись на возвышенные точки, в несколько секунд описал круг, чем натолкнул Степана Фомича на мысль о кругосветном путешествии. Степан Фомич пододвинул глобус поближе. Принявшись отыскивать земную точку, на которой должна стоять его хата. Но точки обнаруженной не оказалась, ибо на одной шестой части света значилось всего единственное слово — «Россия», и Степан Фомич далеко от себя отставил глобус и приблизил барометр. Стрелка показывала «В. сухо», а на улице, как было известно Степану Фомичу, шел дождь. Разочаровавшись, Степан Фомич предложил жене запрятать эти два предмета на дно сундука, что Мавра Семеновна сделала не без удовольствия.

— Степа, а то что за штука? — спросила она, указав на флюгер, как бы обдумывая, куда его уложить.

— Измеритель ветровых сил, мать, и указатель стран света: откуда дунет ветер, туда и поворачивается, — ответил он с оживлением, надеясь, что этот предмет окажется усовершенствованным.

Мавра Семеновна ничего не ответила, хотя и вспомнила, что в «пустой» голове мужа дуют постоянные ветры. Она, как и все, звала мужа «чудаком», ибо зимой он после бани голым валяется на снегу, летом же, в страдную пору, на покосе, ходил тоже голышом, уверяя, что и снег, так же и солнце, одинаково полезны для упругости тела. Ветра силу Мавра Семеновна определяла по ветровым мельницам, часто или редко машут крылья, — да и то в тех случаях, когда надо было молоть зерно. Считая обозрение принесенных мужем предметов законченным, она загасила лампу, нарушая установившуюся трехдневную дружбу с мужем.

В темноте Степан Фомич окончательно додумался, что на свете все предметы начаты, но ни один не закончен…

«Надо заканчивать», — подумал он и в темноте побрел к печке.

…После разгрома графской вотчины за текущую неделю ничего особенного не случилось: мужики, не восполнив в полной мере хозяйственного состояния, тосковали, что под рукой не оказалось другой вотчины. Лесные, луговые и прочие бывшие графские угодья, прельщавшие долгие годы мужицкие взоры полнотой и обилием, неожиданно потеряли первостепенное значение, потому что каждый из них в хозяйственном положении мечтал дойти до графского уровня.

Лишь Степан Фомич обрел покой, довольствуясь действием флюгера, установленного, как он и полагал, на крыше избы: наука, пожалуй, была здесь в совершенстве, ибо сила ветра показывалась точно и раздвоенный хвост анемометра стоял по ветру. Однако, долговременно заглядываясь на колеблемый ветром лист-измеритель, Степан Фомич догадался, что и сила природы распределена неравномерно…

…В один из воскресных дней, когда отдыхают мужики и на улице наступает покой, Степан Фомич сидел в избе, раздумывая о текущем времени. В избу вошла откуда-то жена, и Степан Фомич не приметил ее взволнованного состояния.

— Степан! — вскрикнула она. — Какой-то посторонний человек сидит на крыше нашей избы и снимает твою бездельную штуку. Поди, Степан, окороти разбродного человека.

Потому, что эта штука стала своей, Мавре Семеновне она показалась дорогой и весьма нужной.

— Беги же, Степа! — добавила она. Степан Фомич выходить не решался, чтобы не напугать постороннего человека, но затем, порешив, что человек не вор, раз среди дня забрался на самое высокое место, ради интереса к постороннему человеку, — вышел.

Посторонний человек, действительно, сидел на крыше и курил.

— Не бойся, — крикнул он с крыши, отряхая с цигарки пальцем пепел.

Платье на постороннем человеке было военного покроя, а на голове одета барашковая шапка громадных размеров.

«Прочный мозг в голове человека, раз держится такая махина», — решил Степан Фомич, соображая, сколько может весить тяжесть шапки.

— Я тебе говорю, — крикнул посторонний человек опять. — Курю я вот, а ты не бойся, — крыша не загорится, раз идет снег.

Степан Фомич ощутил сырость на щеке и узрил, что, действительно, шел легкий лапчатый снег, чего он не заметил, выходя из хаты.

Накурившись, посторонний человек приподнялся и, надев через плечо на ремень винтовку, встал и крикнул:

— Айда ко мне на крышу, — крикнул он. — Лестница там позади.

Голос постороннего человека был повелителен, и Степан Фомич, не возразив, озадачился точным знанием посторонним человеком чужих задворков. Взобравшись на крышу, Степан Фомич разглядел постороннего человека: он без робости стоял на самом князьке, имея устойчивое равновесие.

Лицо постороннего человека было рябое, рябины равномерно распределены и приятны на вид, что придавало русскому лицу постороннего человека смуглый оттенок. Степан Фомич обрадовался случаю, что оспа не принесла постороннему человеку вреда, расписав лицо его точным узором.

Посторонний человек, ощутив на себе чужой взгляд, озлобился от неудовольствия и предчувствия, что смотрят на него не глаза классового врага, не сочувственного пролетариата, а просто любознательного человека.

— Ты не контра? — спросил посторонний человек для большей убедительности.

— Нет, так сам по себе человек, — ответил Степан Фомич, не поняв в точности, о чем его спрашивают.

— Известно, что ты чертова ни то и ни се! — раздосадовался посторонний человек, пожалевший, что стоит перед ним не классовый враг.

— Ну, снимай-ка проволоки, чтобы повалить эту самую штуковину.

Степан Фомич нагнулся, чтобы развязать скрепки, и беспрекословным повиновением окончательно обидел постороннего человека.

— Слушай, мужик! Отчего ты интереса к своему добру не высказываешь? Ай ты закон непротивления злу почитаешь? — задал вопрос посторонний человек и обрадовался, что и на эту тему у него найдется что сказать.

— Для меня закон — всякое ласковое слово, — ответил Степан Фомич и еще раз украдкой заглянул в лицо постороннего человека.

— А разве я к тебе с ласковым словом пришел?

— Нет, — лицо твое миловидно, — ответил Степан Фомич, не найдя других слов.

Посторонний человек был польщен, слегка улыбнувшись.

— Ну, развязывай, — сказал он и нагнулся сам. Но через несколько секунд снова раздосадовался.

— Слушай! Почему ты, черт тебя побери, не полюбопытствуешь, для какой надобности я снимаю твою аллегорию?

— Должно быть, ветровые силы измерять, — ответил Степан Фомич.

— Контра ты, вот тебе что. Разве ты не знаешь, что теперь всякая наука должна в массы пойти, а не в пользование единоличников? — авторитетно объявил посторонний человек.

Степан Фомич, будучи любознательным, все же не спрашивал постороннего человека о его пути и действиях, ибо был человеком сам по себе и познавал вещи по степени годности лично для себя. Посторонний человек, наоборот, познавал все сразу и в спешном порядке, для того, чтобы передавать другим. Но Степан Фомич не спрашивал его, когда постороннему человеку хотелось разъяснить все: что гидра двигается, но гады шипят, а мировой пожар разгорается.

Выслушав сообщение постороннего человека, что флюгер он установит