Песенка для Нерона - Том Холт

Я бы очень хотел, чтобы он этого не говорил.

— Титир, — сказал я. — Это удивительный поступок, ты даришь мне второй шанс и все такое, ты молодец, никаких сомнений. Но я никуда не поеду. Видишь ли, я уже свободен и безгрешен и все мои проблемы позади; и я серьезно не собираюсь к ним возвращаться как раз в тот момент, когда они оставили меня в покое и разбрелись в разные стороны. Ищи сокровище и да пребудет с тобой удача. Забирай мою долю. Ты заслуживаешь ее, я нет.

Он долго смотрел на меня, потом покачал головой.

— Я этого не понимаю, — сказал он. — Ты неблагодарное маленькое дерьмо. Когда я увидел тебя сегодня, то подумал, что это не может быть просто счастливая случайность — это божий знак. А теперь ты стоишь передо мной и буквально плюешь мне в лицо. Что я сделал, чтобы заслужить такое обращение, Гален?

Неблагодарное маленькое дерьмо, подумал я. Должно быть, это заразно.

— Я говорю тебе, — сказал я. — Мне оно не нужно. Я не хочу быть богатым, как Цезарь, это дурное дело. Знаешь что? Все, чего я хотел всю свою жизнь — это быть незаметным мелким фермером здесь, в Филе. (Кто это фермер? — спросил Луция Домиция его друг. Я, вот кто. Оглядываясь назад, я понял, что это и был тот момент, в который Одиссей вернулся домой). Я искренне желаю тебе найти сокровище, убраться с ним оттуда целым и невредимым и получить все, чего ты желаешь. В точности, как получил я — прямо здесь.

— Не городи чепухи, — сказал Титир. — Да ты посмотри на это место, это же дыра. Всего лишь жалкая фермочка, какую дают за двадцать лет службы в армии. И к тому же вместо матери у тебя винный кувшин, да и жена не сильно лучше…

— Она мне не жена, — сказал я. — Просто служанка.

— Ну тем более. В твои-то годы — и даже жены нет. Не успеешь оглянуться, как превратишься в скорченного старикашку с мотыгой, такого же, как миллион других грязекопателей. Ты не можешь этого желать. Это дыра. Это дерьмо.

— Это то, чего я заслуживаю, — сказал я. — И даже гораздо больше того. Я никогда не заслуживал ничего, кроме креста и перебитых коленей. Разве ты не видишь, Титир? Я дома. Я больше не хочу выходить играть.

Он уставился на меня или скорее туда, где я, по его мнению, стоял в темноте.

— Что ж, пошел ты тогда нахер, — сказал он и двинулся прочь. Я окликнул его: не будь дураком, пойдем поужинаем и переночуешь у меня, но он не ответил. Я мог бы побежать за ним (как он побежал за мной), но побоялся споткнуться обо что-нибудь в темноте и разбить рожу.

Я вернулся в дом.

— Где твой друг? — спросила мама.

— Ему надо идти, — сказал я. — Забыл сделать что-то важное в городе.

Она посмотрело на меня как на место, где только что раскорячился пес.

— Ох, Бога ради, — сказала она. — Я только что пожарила рыбу, и к ней есть немного горошка.

Я вздохнул.

— Угощайся, — сказал я. — Не беспокойся, я не останусь.

— Тогда все в порядке, — сказала она. — Бландиния, принеси новую амфору, ужинать будем вдвоем.

Я пошел в сарай. Там было темно, сирийцы спали. Я прокрался на свое место, чтобы не потревожить их. Я лег и попытался уснуть, но вместо этого принялся размышлять о всех неблагодарных маленьких говнах, которых я знал: о нас обоих.

На следующее утро по дороге в поле я снова встретил Деметрия. Он жестами попросил подождать и поспешил ко мне.

— Нипочем не догадаешься, — сказал он. — Тот мужик, который спрашивал про тебя…

— Ах, да, — сказал я. — А что с ним?

Он ухмыльнулся.

— Да ничего, просто он мертв, вот что. Сегодня утром Ификрат с сыном выудили его из ручья на своем трехакровом. По их словам, он, должно быть, возвращался в город в темноте; вон там, на склоне холма, дорога сужается — он поскользнулся, полетел вниз, разбил голову о камень, скатился в ручей и утонул, — он покачал головой. — Ну, я сказал им, очень может быть, что так и было. Конечно, я не стал говорить, что я вообще видел этого парня раньше или что он спрашивал про тебя, — тут его поразила какая-то мысль; он бросил на меня быстрый взгляд и отвернулся. — В любом случае, — сказал он. — Я решил сказать тебе. Просто на случай, если ты еще не слышал.

Я очень вежливо поблагодарил его и отправился дальше. Задним числом я понял, что Деметрий подумал, должно быть, что это я убил того парня, потому что он искал меня и выглядел как проблема. Таковы уж люди — их никогда не устраивает самое очевидное объяснение, как раз из-за того, что он возможно, очень возможно и даже более того. Человек способен утонуть в маленьком ручейке в Филе так же просто, как в глубоком, черном Африканском море, когда корабль попадает в шторм и вся команда идет ко дну. Человек способен утонуть практически где угодно, вопрос только в том, какое место он выберет и зачем.

Понятное дело, я никогда не изучал философию. В лучшем случая я могу надеяться на звание любителя-энтузиаста. Но временами я представляю себе великую всеохватную арку всего Сущего в виде большой бурой коровы; и эта корова бредет сквозь Время, отхватывая клочья от Прошлого, переваривая из в своих двухкамерных кишках (которые мы зовем Настоящим), а затем выкидывая из заднего отверстия в форме огромных липких лепех, которые являются Будущим; а мы, слепые смертные, мечемся наудачу по жизненному пути и редко задаемся вопросом, куда мы так спешим, так что рано или поздно оказываемся по колено в одной из этих лепех — то есть в Прошлом, преобразованном в говно, в которое мы попадаем — в Будущее.

Наверное, у Платона немного другая концепция бытия. Но ни Платон, ни прочие из этой компании никогда, вероятно, не сталкивались с той дрянью, которая неизменно меня догоняет, просто сама собой. Если жить вот так, получая порцию хавчика сквозь щель в дверях камеры через равные промежутки времени, то ничего удивительно, что рано или поздно ты попытаешься рационализировать работу космоса в виде огромных коровьих лепех, состоящих из твоих собственных идиотских деяний годовой или пятилетней давности.

Но это кстати. После моей встречи с кормчим Титиром я завел обыкновение передвигаться по дороге жизни с крайней осторожностью. С моей точки зрения все, что произошло со мной до встречи с плавающим гробом, было одной гигантской кучей мусора, и ничего хорошего для себя с той стороны ждать не следовало. Вот он я, Фермер Гален из Филы, обладающий всем, чего только может пожелать разумный человек — пока он проводит все свое время за плугом или с лопатой в руках. У меня есть крыша над головой, еда, одежда и сухой матрас. Всякий, кто возжелает большего, подобен тому, кто пытается выудить пирожное из крокодиловой пасти — вероятная добыча никогда не окупит усилий.

Или, иными словами — раз Луций Домиций не пожелал со мной общаться, то и я не стану его искать. Да пошел он в жопу, думал я; у него теперь новый друг, жизнью он, кажется, вполне доволен, а мне и нахрен не сдался. Нет, а чего хорошего я видел от него в жизни? Мы с сирийцами были вполне способны справится со всей работой по ферме с небольшой помощью наемных работников в страду, заплатить которым я легко мог себе позволить. Он был бы просто досадной помехой и не был нужен в нашем путешествии, как говорят в военном флоте. У него всегда был дар привлекать неприятности, как магнит притягивает железные опилки. И вот доказательство: с тех пор как мы расстались, когда утонул корабль, все у меня шло как по маслу, или по крайней мере ничто не шло наперекосяк. И наоборот, пока мы были вместе: десять лет забот, тревог, опасности и неудач — безо всякого вознаграждения. Со временем я начал ловить себя на том, что начинаю верить в историю, рассказанную по возвращении — будто на самом деле провел двадцать четыре года в армии. А что, в сущности, так ведь оно и было. В конце концов, я делал все, чем обычно занимаются в армии — спал в нечеловеческих условиях, жрал несъедобную дрянь, носил мокрую рванину, постоянно подвергался попыткам убить меня или захватить в плен.