Секретарь старшего принца 8 - Любовь Свадьбина

Пока Линарэн с хладнокровной размеренностью перечисляет аргументы, Элор подходит ко мне: сначала я вижу его макушку, потом — полные ужаса глаза, а затем он останавливается рядом.

Смотрит в лицо и гладит по волосам. Но говорит не со мной:

— Фаза размножения прервалась, а Ри не хотела употреблять кровь. И это опасно, — произносит Элор с невыразимой тоской. — Может быть двойня. Это слишком сильная нагрузка…

— К моменту родов артефакт будет полностью заряжен, — напоминает Линарэн.

Элор вздрагивает.

Он… боится. Он же так, во время родов, потерял мать. Наверное, боится и беременности своей пары. Но в аргументах Линарэна что-то есть. Это рациональное решение: и попытаться помочь, и получить наследника. Брачная магия, ребёнок — это эмоции. А я без эмоций умираю. Я не ощущаю потребности даже что-то говорить, пытаться.

— Это слишком опасно, — повторяет Элор, гладя и гладя меня по волосам, и в его глазах плещется всё тот же ужас. И обречённость.

Слова — это усилия. Я не вижу смысла в приложении усилий. Я не хочу прикладывать усилия.

Но я понимаю, что умираю, и судя по тому, что помню о себе, должна с этим бороться.

Зачем?

Я смотрю во влажно блестящие золотые глаза, и тёплая ладонь скользит по моим волосам.

Моё состояние ненормально.

Я не хочу бороться.

Не хочу двигать потяжелевшим языком и такими непослушными губами.

Но…

Я умираю.

Если ничего не делать, я умру.

Логики не хватает, чтобы заставить себя говорить. Нет желаний, подталкивающих к действию. А Элор смотрит-смотрит-смотрит.

Даже по логике я должна постараться сказать. И я обещала ему. И седые пряди у его висков, серебро в огненном золоте волос — он так боялся меня потерять, он так хочет, чтобы я оставалась рядом.

— Луна моя, — шепчет Элор одними губами.

Он… был таким солнцем, когда мы только встретились. Он столько эмоций во мне пробудил. Во тьме разрушительных эмоций это было так ярко, так… лучше, чем сейчас.

— Попробуем, — подчиняются губы.

Глаза Элора распахиваются шире, он склоняется, вглядывается в лицо:

— Ри? Ты… ты…

Корица. Он пахнет корицей. Этот запах… с ним столько всего связано. Он всегда, всегда будил эмоции, толкал к действиям. Я помню это ощущение, помню те чувства.

— Попробуем, — я могу говорить, я не настолько слаба, чтобы полностью потерять контроль над телом, но не хочу, и эти два слова усиливают апатию.

— Она согласна, — встревает Линарэн, — не вижу причин не попробовать.

Но Элор сомневается, я вижу это в его глазах, в том, как подрагивают губы, сдвигаются брови. И вижу момент слома, когда Элор решается — за несколько мгновений до того, как склониться ниже и поднять меня на руки.

Золотое пламя охватывает нас, отблесками плещется на пуговицах камзола Элора, на его разметавшихся по плечам волосах.

Телепортация уносит нас в спальню сокровищницы, не в брачные места. Элор укладывает меня на постель, нависает. Коснувшиеся моей щеки пальцы дрожат.

— Подожди немного, — сипло шепчет Элор. — Я всё приготовлю. У тебя есть пожелания о месте? Ты когда-нибудь об этом задумывалась?

Он с такой тоской смотрит мне в глаза… Но у меня нет пожеланий. Наверное, я никогда не верила, что доживу до брачных мест.

Кивнув своим мыслям, Элор исчезает из поля зрения. Рядом с кроватью взметается золотое пламя телепортации.

* * *

Не знаю, сколько я лежу так, в постели, не имея желания даже закрыть глаза. Действительно кукла. Я как кукла. Ни воли, ни желаний.

Как много всё же значат желания.

Эмоции…

Неведомое время спустя Элор снова нависает надо мной. Поднимает на руки. Опять я прижата к нему, окружена ароматом корицы с нотками раскалённого металла.

Его запахом.

Золотое пламя уносит нас прочь из озарённой магическими сферами спальни в сумрак озарённой светящимся мхом пещеры.

Из тишины — в тихий рокот и бурление воды.

Здесь очень тепло.

К аромату корицы примешивается запах… камней, гор, мха, горячих источников.

Через несколько шагов Элор опускается на колени и сажает меня на меховые покрывала.

Сумрак и белёсый свет сияющего мха искажает его лицо, придаёт таинственности. Или это эмоции поработали над чертами?

— Ри, я знаю, что у тебя был неудачный опыт с брачной магией, — Элор сглатывает. — Если ты против…

Я не против: мне всё равно. Я помню, что брачная магия была мучительной, но сейчас мне всё равно.

Не дождавшись ни возражений, ни подтверждений, Элор тяжело вздыхает. Берёт мою руку в свои горячие, подрагивающие ладони.

— Ри, я надеюсь, очень надеюсь, что это поможет, иначе я никогда бы не сделал это вот так, без твоего чёткого согласия. Я бы дождался естественного пика периода размножения.

На указательном пальце Элора отрастает коготь. Золотая поверхность поблескивает в тусклом свете, плоской стороной скользит по моим пальцам, ладони, сворачивает возле запястья на внешнюю сторону и упирается остриём в кожу.

Маленький надрез возле сустава разрождается капелькой крови. Элор склоняется, прижимается к ранке губами, поглощая мою кровь и позволяя магии в ней его изменять. Язык упирается в ранку, облизывая её, и Элор выпрямляется, смотрит мне в лицо вопросительно и с надеждой.

Его зрачки резко расширяются, почти вытесняют радужки. Ноздри трепещут. Выражение меняется, но сохраняет оттенки неуверенности.

Прокусив губу, Элор придвигается ближе. В его аромате — сплошная яркая, пряная сладость корицы. Пахнет кровью. Алая капля стекает по его подбородку, оставляя дорожку.

Когда-то я ненавидела и боялась брачную магию.

Теперь я к ней равнодушна.

Обхватив мой затылок горячей ладонью, Элор придвигается, жжёт сладким дыханием. Осторожно касается моих губ своими. Когда-то я так же хлебнула его крови — самую малость, и это изменило всё.

Глаза закрываются. Элор целует, целует меня, пытаясь пробудить чувства, напоить своей кровью, ведь только моё добровольное её принятие пробудит брачную магию.

Но я же уже согласилась на обряд. И металлический вкус всё отчётливее на губах и языке. Уже должно пробуждаться дикое и необузданное желание отдаться своему дракону. Страшная в своей силе страсть.

Чувствительность кожи обостряется. Тепло разливается от низа живота по позвоночнику, ногами и рукам. Но в моих воспоминаниях всё это было острее, живее.