Мусульманский Ренессанс - Адам Мец

на другом венок из шиповника[2769].

Цветы бросали друг другу в знак приветствия, причем считалось крайне неприличным дарить кому-либо только одну розу: «И ни одна изящная дама не скажет другой: Вот тебе роза! Это считается у них грубейшей ошибкой, ибо так говорит только простой народ»[2770]. «Приветствовали» друг друга во время попойки также и фруктами:

Дали мне выпить, а в руке любимой были роза и лимон. Я выпил, и она приветила меня моим цветом и своим[2771].

К вину полагались пение и танцы. Как еще и в наше время, пирушки сопровождались обычно игрой на четырех музыкальных инструментах[2772]. Рабыни пели скрытые за занавесом (ситара — siparion), однако для того чтобы оказать гостю наивысший почет, они появлялись и в самом зале. Во время одного празднества у везира около 300/912 г. часть певиц сидела перед занавесом, а другая часть — позади[2773]. Восприимчивость к пению была очень велика — у многих «улетала душа». Когда певец Мушарик пел посреди Тигра, то все кругом плакали. Он так красиво вздыхал, что радовал этим сердце каждого[2774]. Когда же певец-эмир Ибрахим ибн ал-Махди, обвиненный в государственной измене, пел перед халифом ал-Ма’муном, то один из чиновников поцеловал край его одежды, извинившись при этом: «он должен поцеловать его ради его пения, пусть даже он поплатится за это жизнью»[2775]. В середине III/IX в. ал-Му‘тазз показывал ‘Убайдаллаху ибн ’Абдаллаху ибн Тахиру много разных чудес: пение певицы Шаны, музыкальное мастерство знаменитого флейтиста, медный водяной орган Ахмада ибн Мусы, бой льва со слоном. ‘Убайдаллах, правда, сам поэт, заявил, что пение Шаны — это величайшее чудо[2776]. Для фатимидского принца Тамима (ум. 368/978) приобрели в Багдаде певицу, которая так чудесно пела, что он был совершенно покорен ею и пообещал исполнить все, чего она пожелает. Тоскуя по родине, она попросила его разрешить ей еще раз спеть в Багдаде. Он сдержал свое слово и разрешил ей поехать туда через Мекку, где она и исчезла[2777]. Подобных историй много. Особенно впечатлительные души бросались на землю, на губах у них выступала пена, они хрипло дышали и кусали себе пальцы, ударяли себя по лицу, рвали на себе одежду, бились головой о стену[2778].

За вином обычно рассказывали разные смешные истории, короткие анекдоты, в общем изощрялись в искусстве острословия. Уже ат-Тахир (ок. 200/800), придя после еды в веселое настроение, имел обыкновение рассказывать ходившие в народе истории[2779]. «Длинные истории больше подходят для назиданий рассказчика легенд, чем для общества людей образованных»[2780].

Между кубками короткий рассказ — это чудесно, иные же речи — нет, Когда кравчие стоят среди пирующих, подобно алифам, возвышающимся над строками,—

поет Ибн ал-Му‘тазз[2781]. Этому наслаждению тоже предавались со страстью. «Один человек должен был выбирать между беседой с мужчинами, пением и уединением с женщинами, он предпочел мужские речи»[2782]. Для ал-Мас‘уди, также «вся жизнь в интересном друге»[2783]. Как ребенок, клянчил эмир Египта рассказ — «пусть совсем маленький, длиной всего лишь в палец!»[2784]. Поэты и не поэты импровизировали рифмованные тосты за цветы, за красивые чаши, певцов и певиц, за небо. В кружке ал-Мутанабби была сделана вращающаяся кукла, которая поднимала ногу, а в руке держала букет. Каждый, к кому она, останавливаясь, обращала лицо, пил за ее здоровье, а затем давал ей толчок, чтобы она снова вращалась. А ал-Мутанабби всякий раз, как наставал его черед, сочинял несколько стихов в ее честь[2785].

Питье вина ограничивало распространение других наркотиков. Сведения об употреблении конопли (хашиш) появляются лишь в III/IX в. на страницах юридической литературы, причем шафииты ее запрещали, а ханифиты разрешали[2786]. Еще в IV/X в. гашиш не упоминается ни в одном рассказе. История ассасинов также свидетельствует о том, что это наркотическое средство было для народа чем-то совершенно новым.

Китайский чай в то время еще не пили, хотя написанное в 237/851 г. арабское описание Китая рассказывает о нем, упоминая, между прочим, что он облагался налогом[2787].

О каком бы то ни было курении для наслаждения не упоминается нигде. Жевали съедобную землю (см. гл. «Производство продуктов»). К началу IV/X в., рассказывает ал-Мас‘уди, из Индии в Мекку и Йемен проник обычай жевания бетеля[2788].

В летнюю же пору главным наслаждением была вода со льдом. В 304/916 г. вновь назначенный везир Ибн ал-Фурат расходовал на угощение поздравляющих — а день был очень жаркий — 40 тыс. ритлей льда[2789]. Даже и на корабль знатные люди брали с собой лед[2790]. Египетскому двору лед для охлаждения напитков доставлялся из Сирии[2791]. Самое знатное частное лицо Египта — бывший регент Ибн ‘Аммар (ум. 390/999) в конце IV/X в. ежедневно потреблял половину верблюжьего вьюка льда[2792]. Напротив, в Мекке[2793] и Басре подобной роскоши нельзя было себе позволить:

Мы — [живущие] в жалкой Басре, пьем самое плохое питье: лимонную воду — желтую, противную, тяжелую, густую и резкую, как холерный стул[2794].

Один рассказ IV/X в. описывает прием, который встретили в Дамаске у одного незнакомого им, крайне гостеприимного хозяина несколько чиновников, державших путь в Египет в поисках должностей. Их провели в баню при доме, где их обслуживали два безбородых раба и два очень красивых мальчика. Было подано кушанье, а два безбородых раба растирали им тем временем ноги. Затем хозяин дома повел их в зал, расположенный в прекрасном саду, и они начали пить вино. Хлопнув рукой по занавесу, за которым сидели рабыни, хозяин крикнул: «Пойте!» — и они запели так красиво и нежно. «Когда мы осушили уже не один кубок, он вскричал: „Что же вы скрываетесь от наших гостей, выходите!“. Он раздвинул занавес, и к нам вышли девушки, такие красивые, изящные и нежные, каких мы до этого не видывали. Одна из них играла на лютне, другая на флейте, одна на лире, одна была танцовщица