Талтос - Энн Райс

Я помню, как мы рисовали, и тех, которые любили это занятиеи рисовали на скалах и в пещерах, окружавших долину; и как иногда мыотправлялись в путешествие на целый день, чтобы посетить все эти пещеры.

Считалось неподобающим рисовать слишком много за один прием.Каждый художник смешивал свои краски с землей, или с собственной кровью, или скровью какой-нибудь несчастной горной козы или овцы, упавшей со скалы, или сдругими веществами.

В несколько приемов, как мне помнится, все племя собиралосьвместе. Люди вставали в круги, и таких кругов было несколько. Предполагалось,что присутствует все племя. Никто не знал, сколько нас всего.

В другие времена мы собирались в маленькие отдельные круги иобразовывали цепь памяти – обо всем, что знали. Все происходило не так, как вамописал это Гордон Стюарт.

Один из нас мог выкрикнуть:

«Кто вспомнит что-нибудь из далекого, далекого, далекогопрошлого?»

И кто-нибудь вызывался и рассказывал истории давно ушедшихбеловолосых, которые он слышал, когда только что родился. Эти сказаниявоспринимались как самые древние, пока кто-то не возвышал голос и не начиналрассказывать историю, которую относил к еще более давним временам.

Затем другие вызывались поведать о своих самых раннихвоспоминаниях, начинали спорить, добавлять или распространять истории,рассказанные другими. Многие события выстраивались таким образом вхронологическом порядке и были полностью описаны заново.

Это было зачаровывающее явление: длинная последовательностьсобытий, связанных видением или отношением одного человека, представленных какединое целое. Это было нечто особенное: высшее, прекраснейшее достижение нашегоинтеллектуального творчества, возможно иное, чем чистая музыка или танец. Этапоследовательность никогда не была чрезмерно перегружена событиями. Более всегонас интересовали юмор или небольшое отступление от нормы и, разумеется,прекрасные вещи. Мы любили говорить о прекрасном. Если женщина рождалась срыжими волосами, мы считали это выдающимся событием.

Если человек оказывался выше других, это было великолепно.Если женщина была одарена способностью к игре на арфе, это было великолепно.Ужасающие несчастные случаи запоминались на очень-очень краткое время.Существовало несколько историй о пророках, о тех, кто заявлял, что слышалголоса и знал будущее, но это бывало не слишком часто. Были истории о жизнимузыканта или художника, о рыжеволосой женщине или о кораблестроителе,рисковавшем своей жизнью, доплывшем до Британии и вернувшемся домой, чтобырассказать свою историю. Были рассказы о прекрасных мужчинах и женщинах, которыеникогда не совокуплялись и были весьма прославлены на долгие годы. Однако, кактолько они составляли пару, очарование мгновенно исчезало.

В игры памяти чаще всего играли в долгие дни, то есть втакие, когда темное время суток не превышало трех часов. Теперь у нас появилосьпонятие смены сезонов, основанное на чередовании света и тьмы, но оно так и нестало весьма важным, потому что ничего существенного не менялось в наших жизняхза время от долгих летних дней до самых коротких зимних. А потому мы не мыслилив терминах времен года. Мы не следили за переходом от света к тьме. Мы большерадовались жизни в летние дни, но и в другие нам не было скучно. Самые темныедни были столь же теплыми, как и самые длинные. Фрукты произрастали в изобилии.Наши гейзеры никогда не остывали. Эти цепи воспоминаний, эти ритуальныерассказы и счет времен сыграли очень важную роль в моей дальнейшей жизни. Послетого как мы вынуждены были переселиться в нестерпимо холодную землю, у насостался только такой способ осознания – кто мы есть и кем были когда-то. Этоимело критическое значение, когда нам пришлось сражаться за выживание вВысокогорье. Мы, не знавшие грамоты, не имевшие никакого вида письменности,хранили свои знания только в воспоминаниях.

Но тогда, в утраченной земле, это занятие казалось намразвлечением, игрой. Это была Великая игра.

Наиболее серьезное событие в жизни – рождение. Не смерть, скоторой мы сталкивались часто, но которая казалась нам чистой случайностью и окоторой, как правило, мы думали как о печальном, но бессмысленномсобытии, – но рождение новой личности.

Всякий, кто не воспринимал это серьезно, считался глупцом.

Ибо, когда наступало время зачатия, хранители женщины должныбыли принять решение, что она способна к деторождению, а мужчины должны былидать разрешение определенному лицу совершить зачатие.

Всегда было известно, что дети похожи на родителей, что онивырастают мгновенно, обладая характером одного или другого из них, а иногда –обоих. И потому мужчины горячо выступали против тех, кто обладал жалкимифизическими данными и тем не менее искал себе пару, хотя каждому давалось правовступить в такой брак, по крайней мере однажды.

Что же касается женщин, вопрос заключался в том, сознает лита или иная из них, как трудно выносить ребенка. Она должна будет испытатьболь, ее тело чрезвычайно ослабнет, возможна значительна потеря крови, женщинаможет даже умереть, после того как ребенок выйдет из нее, или скончаться позже.

Также считалось, что некоторые физические комбинациипредпочтительнее других. По сути, такого рода обсуждения превращались в то, чтосегодня мы могли бы назвать диспутами. Они никогда не приводили ккровопролитию, но бывали очень шумными, когда Талтосы в конце концов начиналикричать, а иногда и топать ногами… Талтосы стремились перекричать друг другаили побраниться, изливая на противника потоки яростных оскорблений, пока тотокончательно не выбивался из сил и не утрачивал способность думать.

И очень-очень редко появлялись на свет мужчины или женщины,признанные великолепными, абсолютно превосходящими остальных по форме тела, покрасоте волос и лица, столь высокие и столь пропорционально сложенные, чтосовокупление с ним или с ней для рождения прекрасного ребенка считалось высокойчестью. Вот откуда ведут свое начало наши соревнования и игры. Да, такого родаритуалы со временем получили широкое распространение.

Но у меня об этом сохранились весьма болезненные и тяжелыевоспоминания. И потому не хочу рассказывать об этом сейчас. Быть может, потому,что только в этих играх я однажды познал отчаяние. Кроме того, мы утратили этиритуалы, когда перебрались в страну жестокой зимы. Нас постигло много истинногогоря, с которым следовало сражаться.

Когда пара наконец получала разрешение…

Я помню, как однажды просил разрешения у двадцати различныхлюдей, спорил и ждал много дней, когда все это закончится. Племя должно былособраться, образовать круг, а за ним другой, а потом третий, гораздо болееудаленный, пока люди не поняли, что больше никакого удовольствия не будет,поскольку они больше ничего не увидят.