Дипломатия - Генри Киссинджер

Польша повела себя героически, но она не обладала значительной военной силой. Стоявшая перед ней задача была еще менее выполнима, потому что французский генеральный штаб ввел Польшу в заблуждение относительно собственных намерений, подразумевающих возможность некоего французского наступления. Оборонительная стратегия, которой на самом деле придерживалась Франция, вынудила бы Польшу принять на себя всю ярость германского удара — задача, которая, как следовало бы хорошо знать западным руководителям, была за пределом возможностей Польши. В то же время Польшу никак нельзя было уговорить принять советскую помощь, поскольку ее руководители были убеждены в том (и, как выяснилось, оказались правы в этом), что советская армия-«освободительница» превратится в армию оккупационную. Оценка демократических стран заключалась в том, что они смогут самостоятельно победить в войне с Германией даже в случае поражения Польши.

Заинтересованность Советов в сохранении статус-кво в Восточной Европе — если таковая вообще существовала, — закончилась на XVIII съезде партии. Критически важно, что у Сталина действительно был вариант выбора обращения к Гитлеру, и, после того как Польше были выданы английские гарантии, он мог разыграть нацистскую карту без особой для себя опасности. Задача его облегчалась тем, что западные демократии отказались вникнуть в его стратегию, которая была бы совершенно ясна Ришелье, Меттерниху, Пальмерстону или Бисмарку. Все очень просто, она состояла в том, чтобы Советский Союз всегда оставался последней из великих держав, которая берет на себя какие-либо обязательства, тем самым получая свободу действий на торгах, на которых советское сотрудничество или советский нейтралитет предлагались бы тому, кто дал бы самую высокую цену.

До получения Польшей гарантии от Великобритании Сталин должен был соблюдать сугубую осторожность, чтобы заигрывания с Германией не вынудили демократические страны умыть руки и оставить его один на один с Гитлером. После выдачи гарантии он не только убедился в том, что Великобритания будет сражаться за его западные границы, но и в том, что война начнется на тысячу километров западнее, на германско-польской границе.

У Сталина оставались только две проблемы. Во-первых, он должен был удостовериться в твердости британской гарантии Польше; во-вторых, ему следовало бы выяснить, действительно ли существует германский вариант. Парадоксально, но чем явственнее Великобритания демонстрировала свои честные намерения в отношении Польши, что ей необходимо было делать для сдерживания Гитлера, тем большее пространство для маневра получал Сталин в отношении Германии. Великобритания стремилась сохранить восточноевропейский статус-кво. Сталин задался целью обеспечить себя широчайшим выбором вариантов и сломать версальское урегулирование. Чемберлен хотел предотвратить войну. Сталин, ощущавший, что война неизбежна, рассчитывал получить от нее выгоды, не участвуя в ней.

Сталин благопристойно крутился между двумя сторонами. Но в итоге не было никакой конкуренции. Один только Гитлер мог реально предложить интересующие Сталина территориальные приобретения в Восточной Европе. И за это он вполне готов был расплатиться европейской войной, которая не затронула бы Советский Союз. 14 апреля Великобритания предложила Советскому Союзу сделать одностороннее заявление о том, что «в случае любого акта агрессии по отношению к любому европейскому соседу Советского Союза, которому соответствующая страна оказала бы сопротивление, могла бы быть предоставлена помощь со стороны Советского правительства»[446]. Сталин отказался совать голову в петлю и отверг это одностороннее наивное предложение. 17 апреля он ответил контрпредложением, состоящим из трех частей: союз между Советским Союзом, Францией и Великобританией; военная конвенция в целях его реализации; гарантия для всех стран между Балтийским и Черным морями.

Сталин должен был знать, что такое предложение никогда не будет принято. Прежде всего, оно не было нужно восточноевропейским странам. Во-вторых, обсуждение военной конвенции заняло бы больше времени, чем было в наличии. И, наконец, Великобритания не соглашалась на альянс с Францией на протяжении полутора десятилетий не для того, чтобы теперь пойти на него ради страны, которая, по ее мнению, была достойна лишь второстепенной роли поставщика военного снаряжения. «Не стоит делать вид, — сказал Чемберлен, — что такого рода альянс необходим для того, чтобы малые страны Восточной Европы получали военное снаряжение»[447].

Преодолевая свои сомнения, британские руководители в течение нескольких недель уступали шаг за шагом, идя навстречу условиям Сталина, а тот постоянно повышал ставки. В мае Вячеслав Молотов, доверенное лицо Сталина, сменил Литвинова на посту министра иностранных дел, ознаменовав тем самым, что Сталин лично берет в свои руки переговоры и что добрые личные отношения между участниками переговоров больше для Советского Союза не играют роли. В грубой педантичной форме Молотов потребовал, чтобы все страны вдоль западной границы Советского Союза получили двухстороннюю гарантию, причем он их конкретно перечислил (обеспечив тем самым формальный отказ хотя бы некоторых из них). Он также настаивал на расширении толкования термина «агрессия» и включении в него понятия «непрямой агрессии», определяемой как любые уступки немецким угрозам даже без фактического применения силы. А поскольку Советский Союз оставлял для себя определение того, что означало понятие «уступки», Сталин, по существу, требовал для себя неограниченного права вмешательства во внутренние дела всех европейских соседей Советского Союза.

К июлю Сталин узнал достаточно. Он получил представление о том, что британские руководители согласятся, хотя и неохотно, на союз на условиях, близких к его требованиям. 23 июля советские и западные участники переговоров договорились о проекте соглашения, который явно устраивал обе стороны. Теперь у Сталина появилась страховочная сетка, и он смог заняться детальным выяснением того, что конкретно Гитлер в состоянии ему предложить.

Всю весну и лето Сталин осторожно подавал сигналы готовности к рассмотрению немецкого предложения. Гитлер, однако, не торопился делать первый шаг, чтобы Сталин не воспользовался этим для получения более выгодных условий от Великобритании и Франции. Сталин испытывал такие же опасения. Он также не решался делать шаги первым, так как, если бы этот шаг стал достоянием гласности, Великобритания могла бы снять с себя восточные обязательства и вынудить его оставаться с Гитлером один на один. К тому же Сталин и не торопился, в отличие от Гитлера, перед ним не стоял какой-либо крайний срок, и нервы у него при этом были крепкие. Посему Сталин выжидал, вызывая беспокойство у Гитлера.

26 июля Гитлер сдался первым. Если он собирался напасть на Польшу до начала осенних дождей, то ему необходимо было знать не позднее 1 сентября, что намеревается делать Сталин. Карлу Шнурре, главе германской делегации, ведшей переговоры о заключении торгового соглашения с Советским Союзом, были даны инструкции поднять вопрос на политические темы. Исходя из взаимной враждебности к капиталистическому Западу, как связующему обе стороны элементу, он заверял своего советского партнера по переговорам в том, что «между двумя странами от Балтийского до Черного моря или на Дальнем Востоке нет таких проблем, которые нельзя было бы разрешить»[448]. Шнурре обещал продолжить обсуждение этих вопросов с Советами на высоком политическом уровне.