Помощница для профессора - Аля Кьют

— Значит, вы согласны? — хрипло спросил он, когда я застегнула первую прямо у него под горлом.

— А вы настоящий тиран, Роман Андреевич, знаете? — также глухо отозвалась я. — Неудивительно, что у вас никто долго не задерживается. Заманчивое, конечно, предложение, но я хотела этим летом стажироваться по профессии, а не подрабатывать у вас сиделкой. Пуговицы вам застегивать, рукава закатывать… А дальше что? Джинсы расстегнуть-застегнуть? Руками вместо вас поработать?

Никогда не умела вовремя останавливаться.

Исаев вдруг обхватил мои запястья, отрывая обе руки от его рубашки. Даже одной рукой ему легко удалось обхватить оба.

— Очнитесь, Настя. Вы и будете работать у меня по профессии, разве я предлагал что-то иное?

Я медленно скользнула взглядом по линии челюсти, на которой впервые в жизни заметила легкую небритость. Остановилась на его губах, всем телом ощущая, что он также внимательно смотрит на мой рот. Ждет ответа, наверное.

— Руками поработать, вы сказали? — повторил мою реплику Исаев. — Да, придется руками. Текст набирать вам за меня придется, Настя! Письма, прошения, заявления. Я пробовал надиктовывать, такая ерунда выходит. Пробовал одной рукой — эдак я до нового года не управлюсь. Я не могу без помощницы и дня проработать. А уж трахать я найду кого!

Его горячая кожа обжигала, и все мое тело вибрировало и плавилось рядом с ним. Взгляд неминуемо скользил ниже, туда, где джинсы явно топорщились сверх меры. Это что же? Это на меня такая реакция?

Я вздрогнула, когда Роман Андреевич отпустил мои руки, и взял за подбородок, вынуждая смотреть ему в глаза.

Прозрачная синева в его глазах теперь напоминала цветом штормовое море.

— Настя, мои глаза выше, — сказал он.

Но как только мои руки оказались на свободе, я не продержалась и секунды. Не прерывая зрительного контакта, положила ладонь на бедра Исаева. Самыми кончиками провела по твердому бугру, выпирающему сквозь джинсы, и выдохнула:

— Да?

— А ты сомневалась? — прошептал он.

Притянул мое лицо ближе.

И наши губы соприкоснулись.

Я никогда не целовалась с мужчиной.

Нет, у меня, конечно, были парни, но все они были моими ровесниками. Жадные, часто неумелые, торопливые и озабоченные собственным удовольствием. И я понятия не имела, что поцелуи могут быть такими. Медленными и глубокими, страстными и одновременно нежными.

Губы Исаева ласкали и приговаривали меня одновременно. Напористый, но не грубый. Кажется, он был идеален. Подумать только, как можно быть одновременно невыносимым и идеальным?

Ни капли давления, сплошной соблазн, манящее искушение.

Я раскрыла губы, едва он коснулся их кончиком языка. Не было сил оттолкнуть или сопротивляться. Наоборот, хотелось прижаться к нему, потереться об него грудью. Я с трудом сдержала эти порывы. Искры разума еще не угасли, но их катастрофически не хватало, чтобы отказаться от поцелуев, перестать отвечать на движения языка у меня во рту, возмутиться, убежать.

Исаев потянул меня на себя. Я охнула ему в губы, не заметив, как ловко оседлала его, оказавшись у него на коленях.

Роман Андреевич ни на секунду не отпускал мой рот. Я комкала его рубашку в кулаках, сминая идеальную ткань. Так же, как и его губы сминали мою волю и уничтожали здравый смысл.

Где-то раздался мягко-звонкий щелчок, потом еще один и еще. Я не сразу догадалась, что это Исаев, ловко дернув, расстегнул кнопки моего джинсового сарафана.

— Прекрасна, — прошептал он.

Опустил кружевную чашечку бюстгальтера, большим пальцем очертив контур соска, и я бессовестно застонала, кусая Исаева за нижнюю губу.

— Откинься, — прохрипел он, потянув мня за волосы назад.

Я была на удивление послушной. Сейчас с ним совсем не хотелось спорить.

Я откинулась назад под его настойчивым взглядом. Может, моя грудь и не была идеальной формы и не была таких внушительных размеров, как у тех в коридоре, но Исаева, похоже, это целиком устраивало. Иначе зачем его губы сомкнулись на моем соске?

Он отпустил мои волосы, придерживал теперь рукой за спину, пока я извивалась и выгибалась как кошка, навстречу его влажным губам.

Меня прошивало острыми иглами удовольствия с каждым его поцелуем, движением языка или зубов. Он посасывал и кусал мои соски, сжимал губами и втягивал в рот, чтобы там теребить языком, снова на миг отпуская.

Я запустила пальцы ему в волосы, царапнула кожу голову, заслужив вибрацию стона и дополнительную стимуляцию. Но и этого мне уже было мало. Я понимала, что хочу больше, и все выразительнее ерзала верхом на нем, отчаянно нуждаясь в разрядке.

Кажется, она была так близко. Напряжение грозило убить меня, разорвать на маленькие кусочки. Казалось, я умру, если не кончу прямо сейчас. Но этот самый идеальный момент все время ускользал, затягивался новыми тугими витками опаляющего желания.

Исаев читал мое тело, как книгу.

Он скользнул рукой по моему бедру, обжигая подушечками пальцев, приподнял подол и безошибочно коснулся самого чувствительного местечка прямо через трусики.

Я задрожала мелкой дрожью, поощряя его на большее.

Он закрыл мне рот поцелуем, надавил сильнее, чуть потирая пальцами, и я почти мгновенно взорвалась в его руках. Мои оглушительные стоны он успел заглушить своим ртом. Зачем? Почему?

Сладко-запретное удовольствие не давало ответов, но это было отличным поводом заткнуться и не задавать глупых вопросов. Я вздрагивала и дрожала, ерзая на Исаеве, чтобы продлить оргазм, я набрасывалась на его губы, а после ощутила, что он хочет отстраниться.

И тогда вцепилась в его руку, не позволяя отпустить меня сейчас.

Большая ошибка.

Роман Андреевич дернулся и вскочил, сбрасывая меня с себя. Я чудом не упала. Он зашипел.

О, я помню этот звук. Ему больно!

— Проклятье, — выругался Исаев, зажмурившись. — Тихомирова, если тебе так нравится моя рука, не стесняйся, оторви ее на хрен и оставь себе!

Хмельная после оргазма, я не сразу осознала смысл его слов.

А вот после они обрушились на меня, как ведро ледяной воды. Господи, я схватила его за правую руку!

Но и это было не все.

При виде его голого торса, моей обнаженной грудь и приспущенного бюстгальтера до меня в полной мере дошло, что только что здесь, в рабочем кабинете моего преподавателя, действительно произошло.

И вот тут мне стало по-настоящему страшно.

Пока он приходил в себя, жмурясь от боли, я уже в полной мере очнулась. Оправила одежду и протараторила:

— Простите-извините-спасибо-до свидания!