Ростов. Лабиринт - Александра Давыдова

Вот и теперь она уже заранее готовилась к дурным новостям.

— Можно?

— Да. Заходи, Каро. Как твоя учеба? Как настроение?

— Хорошо. Спасибо, папа.

Отец вяло перебирал на столе бумаги, думая о чем-то своем. И не было ему никакого дела ни до настроения дочери, ни до ее учебы. Девушка терпеливо ждала. Наконец отец выпрямился и бесцветно, как о чем-то совсем обыденном, может быть о поездке на дальнюю дачу или очередной своей командировке, сообщил:

— Я решил, что тебе пора подумать о замужестве.

— Что? О чем?

— О браке, Каро. Тебе ведь уже шестнадцать.

— В декабре будет. Пока пятнадцать...

— Вот и славно. Я подобрал тебе отличную партию. Готовься к свадьбе.

Ей казалось, что это все дурной сон. Она просто толком не проснулась еще. Не услышала будильник. Сейчас мама громко позовет ее снизу. Придется разлеплять тяжелые веки, потягиваться, сидя на высокой кровати, болтать ногами и причесывать непослушные волосы, быстро натягивать платье и спускаться в столовую. Она даже украдкой потерла глаза. Пора просыпаться! Не помогло.

— ...прекрасная, состоятельная семья... свои фабрики в Европе... Дом в Версале. Тебе ведь нравится Версаль?

И еще раз потереть глаза. И украдкой ущипнуть себя за руку.

— Да. Мне нравится Версаль, папа.

— Вот и замечательно. Новый трехэтажный дом с садом. Если хочешь, можешь посмотреть фотографии — Артюр вчера прислал. Поедешь в июне, сразу как занятия в школе закончатся. Последний класс оформим экстерном.

— Какой Артюр?

— Ты меня разве не слышала? Артюр — твой будущий муж! Не волнуйся, Каро, никто не планирует сразу оформлять брак. Поживешь там, привыкнешь к новой родне. Поближе узнаешь мужа.

— Мужа? Да, папа. Конечно.

— Надеюсь, тебе не надо пояснять, что можно рассказывать Артанянам, а что нельзя. Ты ведь понимаешь, о чем я?

— Да. Я понимаю, папа.

Карина стояла, заложив руки за спину. Шевельнись она сейчас, наверняка разрыдается. Губы задрожат, из глаз польются предательские стыдные слезы. Нет! Нельзя плакать. Нельзя кричать, топать ногами или возмущаться. Она всегда знала, что так и произойдет. Что однажды она будет стоять напротив отца и слушать его монотонный безразличный голос, сообщающий о том, что ей пришло время стать чужой. Что закончилась Карина Ангурян — солнечный лучик, лусик, царица подземелья, Королева Червей. Она не знала, чего ей больше жаль: своего странного необычного детства, лабиринта, Пахака, деда, старого дома, родителей? Может быть, одноглазой кошки Назик или гнедой лошадки Аргаваз, но ей казалось, что она сейчас — маленький летучий мышонок, которого отрывают от уютного гнезда и выбрасывают наружу, под промозглый осенний ливень. И никому, никому нет до нее дела.

— Поздравляю тебя, Каро. А теперь ступай. Через десять минут собираемся внизу. Пора на ипподром.

* * *

Мама поджидала в коридоре, наверняка опять подслушивала. Карине захотелось, чтобы она обняла ее, погладила по волосам, пожалела. Но мать делано улыбалась и кивала, как китайский глиняный болванчик.

— Поздравляю. Поздравляю! Чудесная новость. Блестящая партия. Новый, богатый дом, а не эта... — у матери некрасиво заострился подбородок, — халупа.

— Это не халупа. Это! Мой! Дом!

Карина оттолкнула мать и помчалась вниз. Лестница... ступенька скрипучая, ступенька широкая, ступенька с трещиной, новая... и еще...

«Это мой дом, мой дом, мой дом», — шептала Карина, словно пыталась словами зацепиться за реальность, которая только что ушла из-под ее ног.

— Это мой дом!

Карина родилась здесь. Здесь выросла. Каждый порожек, каждая дверь, каждая ступенька... и скрипучая-певучая, и с трещиной, и даже две новые... были частью ее мира. Она знала, как поют медные трубы в ванной, как кашляет, жалуясь на возраст, духовка и как пыхтит в подвале котел. Она обследовала все тайные уголки от чердака до подвала, где в кирпичных прямоугольных нишах хранились пыльные бутылки с вином. Единственное место, куда ей нельзя было входить без разрешения, — дедова комната. Большая, разделенная книжными шкафами на две части, она выглядела совершенно обыденно. Узкая жесткая кровать, аккуратно застеленная пикейным покрывалом, рабочий стол, над столом любительский пейзаж и настенный календарь. Слева от стола — оконце в сад. Под ним громоздкая тумба, в которой лежат подушки. Две большие перьевые подушки, которые нужно обязательно вернуть на место. И потянуть за тайный рычаг дверцу, чтобы она плотно закрылась за тобой. Там, за подушками, за фанерным задником с остатками бумажного ценника «...руб. 45 коп.», и расположена стальная тяжелая задвижка, открывающая ход в лабиринт. Тесный, крутой спуск — ты не идешь, но почти соскальзываешь вниз по высоким ступеням, дальше коридор, больше похожий на кротовый лаз, и круглый каменный колодец. В колодце ниши числом пять, но только одна из них ведет в подземное царство.

* * *

— Дед! Дед! Ты слышал? Они выдают меня замуж. Я не хочу. Я хочу здесь, с тобой, с Пахаком. Я хочу быть смотрительницей, как бабка Ануш. Я могу, ты же знаешь. Я лучше Роберта. Деда, пожалуйста, открой!

— Знаешь, как по-армянски «мужество»? — Торос Ангурян распахнул дверь. Он был одет «для выхода», в немодном костюме, в шляпе, с палкой — похожий на уставшего волшебника. — Мужество! Ариуцюн! У тебя есть ариуцюн, Каро. Я знаю. Ты умеешь принимать свою судьбу и знаешь, что такое долг. Все Ангуряны это отлично знают. Поэтому успокойся и перестань плакать. Нам пора. Не хочу пропускать сегодняшние бега.

— Да, деда. Хорошо, деда. — Карина коснулась пальцами щек — они в самом деле были мокрыми. Надо же, она и не заметила, что расплакалась.

Никогда не влюбляйся в лошадь!

Это правило номер один в мире скачек, и всякий владелец рано или поздно усваивает его как дважды два. Лошадь — это не друг, не питомец и тем более не игрушка. В первую очередь это статус. Во вторую — деньги. В третью — это чертова куча проблем, начиная от аллергии, запалов и мыта и заканчивая раскапризничавшимся жокеем. И хотя для всего этого существуют ветеринар, массажист, конюх, тренер... все равно, хочешь не хочешь, приходится вникать в подробности, разбираться, психовать, выписывать счета и подбивать убытки. Скаковая лошадь — та еще головная боль, и никогда в жизни Сергей Александрович Шорохов не ввязался бы в это сомнительное предприятие, если бы кто-нибудь заранее разъяснил ему правило номер один. Никогда не влюбляйся в лошадь.

Вот только, когда к Сергею Александровичу впервые подвели Багета и сказали: «Гляди, Серега, какой муругий пацанчик тут хозяина ждет», он об этом не знал. Поэтому он посмотрел в веселые глаза молодого дончака, положил ладонь на крутой лоб с белым пятном в форме редиски и понял, что пропал.