Ростов. Лабиринт - Александра Давыдова

— Каро, завтракать!

— Бегу, ма.

Карина спускалась с мансарды по лестнице, привычно считая ступени. Две высокие, одна скрипучая, за ней — потертая с трещиной, дальше три новые ступеньки-близняшки — и узкая площадка. Гости всегда бьются здесь о перила локтями. Не только, кстати, гости — мама до сих пор не научилась вовремя поворачивать, и даже Роберт вчера набил синяк на руке.

Девушка усмехнулась, закрыла глаза и вслепую скользнула на нижний пролет — стремительная и юркая, как змейка. Казалось, еще совсем недавно дед Торос ловил ее внизу — «Каро, нет! Не так! Слушай! Слушай себя» — и будто вчера еще она катилась вниз неуклюжим колобком. А теперь ей пятнадцать и дед, посмеиваясь в усы, называет ее Королевой Червей и уточняет, что это не карточные черви, а самые что ни на есть земляные. Карина делает вид, что обижается, на самом же деле для нее это лучшая в мире похвала. Тогда, когда никто другой не слышит, дед зовет ее по-армянски «лусик», что, конечно же, значит солнечный лучик, и не просто так ласковое прозвище, а прозвище со смыслом.

Карине исполнилось пять, когда старый Торос впервые привел ее в лабиринт, потушил фонарь и позволил пройти сто метров до первого поворота. Он молчал, не направляя ее ни звуком, и за это она была ему благодарна. За то, что поверил в нее сразу. За то, что понял: она — не обычный ребенок. Она — смотрительница ростовского подземелья. Такая, какой была прапрабабушка Ануш. В тот день Карина впервые ощутила над собой высокие своды лабиринта, услышала, как шепчется с камнем вода, как, раздвигая корнями почву, тянутся в самое небо деревья, как облизывает гальку подземный ручей, как сворачивается в клубок сонная гусеница. Девочка медленно, касаясь ладошкой стены, дошла до угла, втянула в ноздри незнакомый терпкий запах, обернулась, уже почти бегом вернулась к деду и, не дойдя двух шагов до него, остановилась.

— Почему папа говорит, что тут, как в могиле? Что темно и дышать нечем? Тут совсем не темно.

— Да, лусик. Тут светло, только не каждому дано понять. — Дед добродушно щелкнул внучку по носу, и она не удивилась, что старик в кромешной тьме не промахнулся, увидел. Она тоже «видела»! Не глазами, нет. Всей собой. Видела не только стены и потолки, не только капканы и ловушки. Она видела вечность. Но это, став постарше, Карина подобрала правильное слово — вечность. А поначалу ее, стоило лишь спуститься в лабиринт, захватывало ликование, сравнимое разве с тем, что бывает в самолете в те секунды, что лайнер отрывается от земли. Иногда затхлый и липкий, иногда теплый, чаще холодный и пронизывающий ветер подземелья будоражил и волновал девочку до слез. Никто в семье, кроме деда, ее не понимал. Отец, ходивший вниз редко и по необходимости, морщился, когда она делилась восторгами. Темнела лицом мать. А брат немедленно принимался ехидничать. Один лишь дед довольно щурился.

Теперь Карине пятнадцать, она Королева Червей и сам черт ей не страшен! Она запросто может пройти под землей от Дона до Северного кладбища, ни разу не чиркнув спичкой, не включив фонарик. А сам черт будет скользить за ней следом на мягких своих лапах и хихикать. Карина невольно улыбнулась, вспомнив Пахака. Хихикающий демон — страж лабиринта был ее настоящим и, может быть, единственным другом, хотя старшие долго не могли с этим смириться. «Не позволяй ему приближаться — это опасно», — твердили отец с братом наперебой и показывали руки (у отца Пахак умудрился отгрызть целых два пальца, у Роберта только кончик мизинца, но воплей было столько, как будто Пахак проглотил Роберта целиком и выплюнул, не переварив). Дед качал головой, обвинял сына и внука в беспечности и пояснял Карине, что с демоном нужно быть начеку. Пахак — существо особенное. Не человек, не зверь. Даже тигра можно выдрессировать и приручить. Можно обучить послушанию льва, носорога или гиену. А демон потому и зовется демоном, что он — другой. «Пахак не испытывает ни страха, ни привязанности, — пояснял дед. — Только боль может управлять им. Голод и боль». Карина кивала и тут же прятала под подушку зачитанного до дыр Даррелла и думала, что если никому прежде не удалось приручить Пахака, то это не значит, что не удастся ей.

«Что Пахаку нравится? Ну нравится же ему что-нибудь? Шоколад? Чернослив? Вискас», — выпытывала она у домашних. «Пальцы сырые ему нравятся», — гоготал Роберт, но в голосе его Карине слышался страх. В дальнюю часть лабиринта, куда был вхож Пахак, ее не пускали до самого четвертого класса, но она садилась на раскладную табуреточку у пограничной стены и терпеливо ждала, когда привлеченный запахом человека демон подойдет ближе. Услыхав хихикающий клекот, Карина принималась бубнить: «Пахак хороший. Пахак добрый. Пахаку грустно одному, и Карине тоже грустно, поэтому мы сейчас почитаем параграф по истории, а потом еще домашку по математике сделаем». Неспособный добраться до жертвы демон бился телом о каменную перегородку, а Карина терпеливо повторяла: «Пахак хороший, Пахак добрый... и вот, значит, Мстислав Удалой с дружинами перешел Калку, оставив Киевского и Черниговского князей на другом берегу...»

Не то демону приглянулась история с математикой, не то детский голос действительно стал для него чем-то привычным, но в конце концов он успокоился и больше не норовил прогрызть каменную кладку. Монстр подкрадывался к стене, скребся минуты две-три, а потом затихал, прислушиваясь к происходящему по ту сторону. Карина бубнила. Демон молчал. Может быть, дремал или просто сидел, раскачиваясь и вперившись слепым взглядом в пустоту. Стоило девочке отвлечься и перестать читать, как демон начинал недовольно хрюкать, требуя продолжения. Так они освоили весь учебник истории за четвертый класс, половину пятого, а потом им пришло время встретиться лицом к лицу.

* * *

— Тс-с-с, лусик.

Старый Торос приоткрыл железную дверь, вооружился цирковым крюком и принялся свистеть, подзывая Пахака к кормушке. Карина, волнуясь, стояла позади. Ей не нравился крюк, не нравился свисток, не нравился липкий шмат свиной требухи в деревянном корытце, а еще больше ей не нравилось то, как от деда вдруг отчетливо запахло потным страхом.

— Если что пойдет не так, сразу ныряй в стену и бегом домой, не оглядываясь. Предмет не потеряй. — Старик надел на внучку цепочку с кулоном в виде черепахи.

Карина встревожилась. Дед не уставал повторять, что смотрителю без черепахи можно спускаться лишь в ту часть подземелья, что закрыта от Пахака. Если же двигаться дальше и вглубь, то следует вооружиться предметом. С ним гораздо быстрее добираться до отдаленных коридоров, проходя напрямую сквозь стены. С предметом можно выбраться из любого тупика, пройти мимо самых хитрых ловушек. А главное — черепаха уже много веков оставалась единственным способом унести от хихикающего демона ноги и сохранить жизнь. Несмотря на то что род Ангурянов встал на стражу ростовского лабиринта в пятнадцатом веке одновременно с Пахаком (кстати, «Пахак» означает по-армянски «сторож», и наверняка именно один из прапрадедов и окрестил монстра), союза между ними так и не получилось. Пахак, кажется, не понимал, что он — не единственный хозяин катакомб и что мясо и требуха появляются в кормушке не сами по себе. Все белковое — крыса ли, попавшая в лабиринт через пролом псина, неудачно заблудившийся в поисках ночлега бродяга или слишком ретивый кладоискатель — рассматривалось демоном как еда. Смотрители тоже были едой. И только. Скольким Ангурянам черепаха спасла жизнь и сохранила пальцы, десятилетняя Карина не знала, но за деда испугалась. Ведь если черепаха теперь у нее, то дедушке грозит страшная опасность. А ей? Ей, конечно же, не грозит, ведь они с Пахаком — друзья.