Мое простое счастье - Лаура Дейв

Но Гриффин ждал – ждал, когда я продолжу.

– У вас с родными близкие отношения? – спросила я.

– Ну, иногда с ними нелегко, но разве может быть по-другому? И да, у нас близкие отношения. Я ради них на все готов.

– Нет, у нас не так, – покачала я головой. – После ухода папы мама занималась в основном личной жизнью. Она старалась как умела, но все равно я, наши отношения, наш дом интересовали ее гораздо меньше. Ну, и потом, мы же постоянно переезжали с места на место, и в конце концов мне начало казаться, что у меня ничего подобного нет.

– Чего нет? Дома или семьи?

– А разве это не одно и то же? Наверное, именно поэтому я так много путешествую – по крайней мере, отчасти. Я просто не умею жить по-другому.

С минуту мы оба молчали.

– Наверное, тебе трудно понять… – начала я.

– А если я не стану даже пытаться? – перебил Гриффин.

– То есть?

– Я не стану пытаться понять. Давай просто договоримся, что я на стороне твоей матери.

Я повернулась к нему:

– На моей стороне, ты хочешь сказать?

– Нет, на стороне твоей матери.

– Что-то я не совсем понимаю…

– Какими бы недостатками ни обладала твоя мать, одно у нее получилось прекрасно – это ты. А на остальное я готов закрыть глаза. Сама ты имеешь право испытывать к ней любые чувства. – Гриффин прижался губами к моей щеке. – Но я буду по-прежнему думать, что она замечательная.

Я расплакалась. Это были самые трогательные слова, которые мне когда-либо доводилось слышать, и произнес он их без малейших усилий.

– Отличный план, – проговорила я.

– Рад, что у нас есть план, – улыбнулся Гриффин.

Через месяц он сделал мне предложение. Через три месяца с нашей первой встречи. Три месяца. Девяносто один день. Мы оказались по другую сторону зимнего солнцестояния. Прошла четверть года всего лишь.

Гриффин не сразу предложил мне выйти за него замуж. Сначала просто позвал с собой в Уильямсберг.

– Я скоро уезжаю, – сказал он, – пора возвращаться на Восток.

– Когда?

– На следующей неделе – я ведь уже говорил.

Да, говорил, но о его отъезде я старалась не вспоминать. Казалось, что до января еще далеко – это же следующий год! Кто знает, где я буду в январе? Мне не хотелось думать о будущем. Мне вообще не хотелось думать.

Мы опять сидели в баре после закрытия, через два табурета от того места, где сидели той, первой ночью. От того места, где все началось. Говорят, круг непременно замыкается. По-моему, это не вполне верно. Круг не замыкается, а выходит на новый виток. Ты приближаешься почти вплотную к исходной точке, но видишь, что слегка продвинулся вперед, ведь прошло время и что-то изменилось. В пространстве мы переместились лишь на два табурета, и я видела со стороны, как я прежняя сижу в задравшемся на коленях платье и, сама того не зная, уже готовлюсь ко всему, что произойдет потом.

– А теперь самое трудное, – продолжил Гриффин. – Надо решить, что нам с этим делать.

– Что делать? – переспросила я. – А что тут поделаешь?

– Я бы остался. Остался, пока не станет ясно, к чему все идет. Но мне пора возвращаться домой. Вообще-то, я уже должен быть там. Появилась возможность купить здание и открыть свой ресторан. Как раз о таком я и мечтал – недалеко от главной улицы, рядом с церковью и книжным магазином. – Гриффин принялся чертить в воздухе план. – Это мой шанс. А ты ведь можешь писать статьи где угодно, правда?

– Нет, не могу.

– Почему?

Я ни словом не обмолвилась о Нике с тех пор, как рассказала Гриффину о лучшем и худшем воспоминании. Немалое достижение, если задуматься. Но сейчас я пожалела, что не объяснила ему раньше. Не могла я все бросить и последовать за ним. Один раз я уже отправилась на другой конец страны вместе с Ником, ну и к чему это привело? Я не собиралась снова переезжать только потому, что Гриффин меня попросил.

И тут, словно прочтя мои мысли, Гриффин совершил нечто такое, чего я никак не ожидала – опустился передо мной на одно колено.

– Что ты делаешь?! – воскликнула я.

Следующее слово мы произнесли хором:

– Ненормальный!

Иногда даже не подозреваешь, что ждала чего-то всю жизнь, пока оно не происходит на самом деле.

– Просто я знаю, что нам суждено быть вместе, – понял в ту самую минуту, как ты вошла сюда в этом своем платье… Не могу объяснить почему. А даже если бы мог, все равно не стал бы объяснять.

Гриффин был прав, и одна часть меня с ним соглашалась, хотя другая понимала, что это безумие.

– Я дам тебе время, если нужно. Я дам тебе все, что захочешь. Но, по-моему, не надо бояться: начнем новую жизнь прямо здесь и сейчас.

Слова сорвались у меня с языка прежде, чем я успела их обдумать. Позже, когда произошло все, что произошло, я спрашивала себя: «Может, было суждено, чтобы это случилось именно так?»

– Я не могу, – проговорила я.

Гриффин изменился в лице, и что-то у меня в животе перевернулось. Еще никогда я не испытывала ничего подобного: я словно причиняла боль самой себе и видела по его лицу, как это выглядит со стороны. Как выглядит со стороны, когда мы повинуемся страху и нерешительности. И пусть мы называем и то и другое благоразумием, в итоге они все равно приносят больше вреда, чем попытка совершить нечто смелое и грандиозное.

«Стань своей противоположностью». В памяти у меня с новой силой вспыхнули слова Джордан. А потом слова Ника: «Тебя вечно не было дома. По-моему, ты бы не смогла здесь оставаться, даже если бы захотела». И я поняла, что должна сказать то, что думаю.

– Знаю, это безумие и любой стоящий психотерапевт скажет, что я сошла с ума. Может, так оно и есть. Но я не могу, хоть ты что со мной делай, просто взять и ответить «нет».

Вот таким образом я сказала «да».

Ну, а здесь, знаешь ли, приходится бежать со всех ног, чтобы только остаться на том же месте! Если же хочешь попасть в другое место, тогда нужно бежать по меньшей мере вдвое быстрее!

Льюис Кэрролл[5]

Когда я пришла в колонку «Сто открытий», то очень скоро поняла, какое удивительное это время – начало путешествия. Ты чувствуешь, что перед тобой открыты все пути. Можно совершить поездку из Брюсселя в Амстердам на автомобиле с откинутым верхом, провести день в отеле «Дон Альфонсо» в деревне Сант’Агата-суи-Дуэ-Гольфи, поедая прямо с кожицей самые свежие в мире лимоны, или попеть караоке в гей-клубе «Таунхаус» в Токио. Можно сделать (или не сделать) любой выбор – пока это почти не имеет значения. Прошло время, прежде чем я осознала, насколько такое чувство бесценно и почему.