Виза на смерть - Мария Шкатулова

Лидочка Зайцева с заплаканными глазами стояла где-то в стороне, порученная заботам одного из сотрудников сапрыкинского секретариата.

И наконец, за всеми усталыми глазами наблюдал майор Лобов, стоявший чуть поодаль и страдавший от простого, но невыполнимого желания — выкурить сигарету. «С этой Лидочкой хорошо бы потолковать», — думал он, вертя в пальцах пачку «Парламента».

Когда все закончилось, Юрий Константинович в последний раз склонился над обтянутой черной перчаткой ручкой вдовы и проникновенно произнес, прикрыв глаза веками: «Эмма Михайловна, дорогая, еще раз примите мои глубочайшие соболезнования… И помните — в любой момент и при малейшей надобности… Мои координаты у вас есть». И отбыл на служебном автомобиле на Смоленскую площадь.

Супруги Гришаковы последовали за вдовой на поминальный обед, организованный силами того же Гришакова в ресторане «Прага», а Лидочка Зайцева, выйдя за пределы кладбища, бросилась ловить такси. Тут-то ее и настиг майор Лобов.

— Простите, пожалуйста, вы, если не ошибаюсь, Лида Зайцева? Ну вот, очень приятно… А я — майор Лобов. Вы бы не могли уделить мне несколько минут?

Проговорив все это залпом и заметив, что она, слава Богу, нисколько не сердится, Лобов облегченно вздохнул и вытащил, наконец, из пачки долгожданную сигарету.

— Вы простите, что я в такой день пристаю к вам с расспросами…

— Ах, да какое это имеет значение! — воскликнула Лидочка. — Тем более что завтра я улетаю в Брюссель. Но ведь вы хотите, чтобы я сказала вам, кто убил Лёню?.. Леонида Сергеевича… а я… я этого не знаю! Он был прекрасный человек, добрый, деликатный. В секретариате его все любили. А теперь… — глаза ее наполнились слезами, — теперь Гришка остался без отца.

— Простите меня еще раз, Лида, это правда, что вы поссорились с Леонидом Сергеевичем незадолго до вашего отъезда?

Лида посмотрела на него то ли с укором, то ли с насмешкой.

— Вы не понимаете. Мы не поссорились. Просто я устала. Он никак не мог решиться расстаться со своей женой. — Она сделала умоляющий жест. — Вы меня простите, я не хочу говорить про нее гадости, тем более в такой день, но она… ужасная женщина — сплетница, мещанка… Лёня все про нее понимал, а бросить не мог — жалел. Представляете, он мне говорил: «Она одна, у нее никого нет. Если бы еще были дети или внуки…» Представляете? Это он говорил мне ! Я должна была ее жалеть за то, что у нее нет детей! А мы с Гришкой должны были довольствоваться его обществомукрадкой. Вот и все. Так что я, к сожалению, вряд ли смогу вам чем-то помочь…

— Скажите, Лида, Леонид Сергеевич когда-нибудь что-нибудь говорил при вас о Шрамкове?

— Кто это?

— Вы такого не знаете? Лида покачала головой.

— В министерстве был какой-то Шрамков… его, кажется, убили. Но это давняя история — я про это почти ничего не знаю, а больше…

— Да нет. Я имел в виду того самого.

— Да? — удивилась Лида. — И вас интересует, что по этому поводу говорил Лёня?

Лобов кивнул.

— Абсолютно ничего. Они были едва знакомы. Когда Лёня узнал об этом убийстве, он сказал, что отец этого Шрамкова когда-то заведовал каким-то департаментом… Не помню — каким. Вот и все. Почему вы спрашиваете?

Вместо ответа Лобов взял ее руку, покрасневшую от холода, и, неожиданно для себя самого, поднес к губам.

— Спасибо вам, Лида, и… хорошо, что вы уезжаете. В Брюсселе, наверное, еще тепло?

Лида кивнула, и в глазах у нее опять показались слезы.

— Знаете что? — проговорил Лобов. — Давайте-ка я вас подвезу.

Они вышли за кладбищенские ворота, и в нескольких метрах от своей «девятки» Лобов заметил Семена Хинштама, внимательно наблюдавшего за ними из окна своего БМВ.

В четверг утром полковника Богданова задержал генерал, и оперативное совещание началось с двадцатиминутным опозданием.

— Давай, Коля, докладывай, — потребовал полковник, когда все расселись по местам, — что там по экспертизам?

— Все совпадает, Олег Иванович. Шрамков и Сапрыкин убиты из одного оружия.

— Кто бы в этом сомневался! — проворчал полковник и постучал пальцами по столу. — Что еще? Подробности давай…

— Обо всем существенном я вам уже докладывал: труп Шрамкова обнаружили в 40 км от Москвы на проселочной дороге недалеко от Дмитровского шоссе. Убит он был с близкого расстояния выстрелом в голову, а кислотой облит уже после смерти, как и в случае с Сапрыкиным.

— Следы борьбы?

— Никаких.

— Ограблен?

— Видимых признаков ограбления не было: при нем обнаружили дорогие часы, бумажник с небольшой суммой денег, дипломатический паспорт и пропуск в МИД.

— Что по этому поводу говорили в МИДе?

— А ничего! Дело в том, что убийство произошло предположительно на следующий день после того, как Шрамков приехал на несколько дней в Москву из Нью-Йорка, где находился в командировке на работе в ООН. В МИДе его после приезда так и не видели.

— Что значит — предположительно?

— В связи с обморожением трупа точное время смерти установить не удалось.

— А неточное?..

— Неточное, — Сурин заглянул в блокнот, — шестнадцатое — девятнадцатое января девяносто девятого.

— Так, понятно, — проговорил Богданов и продолжал, словно обращаясь к самому себе: — Если исходить из того, что их убил один и тот же человек, а это, несомненно, так, то версия о том, что Сапрыкин был убит конкурентом, который метил на должность замминистра, отпадает…

Полковник пожевал нижнюю губу и повернулся к Лобову.

— Теперь докладывай — в МИДе был? Что-нибудь нарыл?

— По Сапрыкину практически ничего. На должность замминистра было всего два кандидата — Сапрыкин и некто Тимофеев. Тимофеев свою кандидатуру снял сам по состоянию здоровья. Так что тут вы абсолютно правы. Что касается кадровых решений, Сапрыкин их таки принимал — одно время он возглавлял комиссию по отбору кадров на работу в ООН, и кое-кто эту комиссию не прошел.

— Ну, эта версия отпадает, так же как и предыдущая, — недовольно перебил полковник.

— Согласен, но тут есть одно смешное совпадение. Среди людей, не прошедших комиссию, а их всего семь, — Сапрыкин возглавлял ее очень недолго, — фигурирует Шрамков.

— Очень смешное, — недовольно хмыкнул полковник и опять постучал пальцами по столу, — что-нибудь узнал о связях между Сапрыкиным и Шрамковым?

— Зайцева и старик — отец Шрамкова — в один голос утверждают, что они были едва знакомы. Сам старик знал Сапрыкина в основном как соседа по дому — в министерстве к моменту его ухода на пенсию Сапрыкин был ничем не примечательным рядовым сотрудником.