Убийственный возраст - Геннадий Сорокин

– Иди, – жестко перебил ее Ефремов. – Про фотографии можешь не беспокоиться, их никто не увидит. У меня свои понятия о порядочности.

– Ты обещал, – напомнила девушка.

– Если обещал, значит, свое слово сдержу.

Голубева порывисто шагнула к Ефремову, встала на цыпочки, чмокнула Игоря в губы и выпорхнула за дверь.

«Идиот! – обругал себя инспектор. – В какой-то момент я дал слабину, и вот результат. С малолетками всегда так, чуть-чуть отпустишь поводья, и они становятся неуправляемыми. Ничего, до Нового года еще далеко, что-нибудь придумаю».

После встречи на конспиративной квартире Ефремов забежал в пару аптек, убедился, что нужное Ефросинье Ивановне лекарство просто так не достать.

«Придется у начальника БХСС попросить помощи, – решил он. – Для Виктора Дмитриевича все аптечные склады открыты. Стоит ему пальцами щелкнуть, как шустрые провизоры любое заморское лекарство на блюдечке с голубой каемочкой принесут».

В райотделе Ефремов занялся мелкой фальсификацией. Вставив в печатную машинку лист чистой бумаги, инспектор одним пальцем отстучал:

«Секретно, экз. единств. Работая по моему поручению, агент Лесник в рамках сбора информации о несовершеннолетних, склонных к совершению преступлений, сообщил, что им подготовлен список фамилий и клички лиц, которые могут представлять оперативный интерес».

Список кличек Ефремов слово в слово перепечатал с записки Голубевой. Агент Лесник, злоупотребляющий спиртным инвалид второй группы, немало бы подивился, если бы узнал, что за два дня сотрудничества с уголовным розыском он успешно внедрился в подростковую среду и стал пользоваться доверием у лидеров молодежных группировок. Лесник был агентом-«пустышкой», все донесения за которого Ефремов готовил сам, основываясь на информации из других источников.

В записке Голубевой Михаил Быков по кличке Бык шел под восьмым номером. Сергея Козодоева в списке не было. Наташа не считала своего соседа по парте хулиганистым парнем, способным на серьезное правонарушение.

Вернувшись домой, Козодоев полез в холодильник: посмотреть, чем можно пообедать. Ничего нового он увидеть не ожидал, но отец до десяти часов был дома и теоретически мог что-то приготовить. Вчера, например, пожарил картошку. А сегодня…

– Так, что тут у нас? – вслух спросил Сергей, открыв холодильник. – Как всегда, суп! Ну, супчик вы сами кушайте, а я пельменями пообедаю.

Магазинные пельмени, слепленные наподобие вареников, были невкусными. Их начинку вместо мяса составлял колбасный фарш из потрохов и хвостов неизвестных животных. Но пельмени, даже магазинные, были гораздо вкуснее борщей и супов, сваренных матерью Сергея в воскресенье с расчетом на всю рабочую неделю. «Мне в будние дни некогда по вечерам у плиты стоять!» – говорила она.

Проверка морозильной камеры огорчила Сергея. Отец, вместо того чтобы приготовить сыну обед, сам съел все оставшиеся пельмени.

«Черт возьми, что за жизнь! – подумал Козодоев. – Давали бы рубль на обед, я бы в столовой питался: картофельное пюре, котлета с подливой, сосиски, жареная рыба… Как представлю гуляш с подливой, так слюнки текут».

Он достал кастрюлю с супом, поставил на стол, согнал жир с поверхности, зачерпнул полную поварешку и вылил ее содержимое в унитаз. Эту нехитрую манипуляцию Сергей проделывал каждый раз, когда не хотел есть суп, но еще больше не хотел расстраивать мать. Она болезненно воспринимала бойкот ее кулинарных «шедевров». Придя с работы, мать первым делом проверяла оставшийся объем содержимого в кастрюле, и если к супу никто не прикасался, то Сергей с сестрой выслушивали лекцию о том, какие они неблагодарные дети и как они не уважают труд матери.

– Придется перекусить чем бог послал, – недовольно пробурчал Козодоев.

Вилкой он выловил в кастрюле кусочек мяса, посолил его и съел с хлебом. Обед получился скудный, но другой альтернативы не было. Тарелка опостылевшего пресного супа гарантированно портила настроение на весь день.

Разобравшись с едой, Сергей сел за письменный стол, достал учебник математики, раскрыл его на нужном месте и сдвинул в сторону. Если внезапно вернется отец и проверит, чем сын занимается, то с первого взгляда поймет: отрок на верном пути – грызет «гранит науки», готовится к поступлению в институт. На самом деле ни выпускные экзамены в школе, ни вступительные экзамены в вуз Сергея не волновали. Его мать преподавала в политехническом институте теоретическую механику, так что студенческий билет был Козодоеву гарантирован. Мама умела договариваться с нужными людьми.

Приготовив рабочее место для проверки, Сергей задумался и незаметно для себя нарисовал на чистом листе бумаги женский профиль. Художественным даром Козодоев не обладал, так что при всем желании угадать в его творении Лену Кайгородову было очень и очень затруднительно.

– Эх, Лена, Лена, не с тем ты связалась! – вздохнул Сергей и погрузился в воспоминания.

В первый раз Кайгородова появилась в компании Сергея в начале октября. Кто ее привел на посиделки в двенадцатиэтажку, Козодоев уже не помнил. Узнав, что Лена живет на улице Волгоградской, Сергей тут же потерял к ней всякий интерес: дружить с девчонкой с враждебной улицы было невозможно. Уличный этикет требовал вечером проводить подругу до дома и «зависнуть» в ее подъезде на час-полтора. Прощание всегда было долгим: страстные поцелуи, интимный шепот, взаимно одобряемая игра в «шаловливые» ручки: «У меня рука замерзла. Я погрею ее, вот здесь, у тебя под курткой. О, наконец-то я нашел самое теплое местечко…» С Кайгородовой ни о каком провожании до дома не могло быть и речи, волгоградская шпана чужаков на своей территории не терпела. По вечерам любого незнакомца останавливали в темном дворе и приступали к допросу:

– Ты откуда? В наших дворах кого-нибудь знаешь? Нет? Ах ты, козел, ты что, самый смелый?

В лучшем случае с вечерней прогулки по дворам улицы Волгоградской можно было вернуться в синяках и с разбитым носом. В худшем, если волгоградские пацаны будут пьяные или не в настроении, – с переломанными ребрами. Идти вечером на Волгоградскую было равносильно самоубийству.

С неделю парни из компании Козодоева присматривались к Кайгородовой, прикидывали, как с ней дружить. Провожать по вечерам до первых домов на Волгоградской и прощаться там, посреди тротуара? Один раз, для куража, у всех на виду, можно поцеловать девушку, но каждый день такой номер будет глупо выглядеть. Что за прощание под пристальными взглядами прохожих? Это как последний поцелуй у вагона отходящего поезда: быстро, скомканно, неинтересно. Словом, Лена Кайгородова была симпатичной девушкой, но никому не нужной.

Первым на нее внимание обратил Миша Быков. По вечерам он стал уединяться с Леной, как-то раз даже проводил ее на другую сторону дороги. Сергей, не придавая особого значения мимолетному увлечению друга, спросил:

– Миха, а чего ей в своих дворах не сидится?

– Она говорит, что у них по вечерам на улице делать нечего: все парни или пьяные, или руки распускают. У нас и веселее, и спокойнее. На Волгоградской все «акции» тупые – в рыло кому-нибудь дать или кошку живую к дверной ручке привязать, а у нас что не «акция», то обхохочешься. Прикинь, на Волгоградской в «Рассеянного почтальона» не играют! Как в деревне чуваки живут, по-другому не скажешь.