Падение Софии - Елена Хаецкая

— Ну, что же вы затихли, Трофим Васильевич? — спросила Вязигина. — Кажется, я смутила вас всеми этими сплетнями…

— Признаться, да, — не стал отпираться я. — Все это как-то… чересчур.

— Что именно?

— Княжна Мышецкая, Софья… Этот ее спутник…

— Вы ведь ощутили на себе магнетичность их взглядов? — осведомилась Вязигина. — Вы испытали определенные неприятные ощущения, когда те двое смотрели на вас?

— Наверное… Я плохо помню. Меня потрясло разбойное нападение, — признался я. — К тому же Софья находилась на достаточном отдалении.

— Вы — счастливчик! — объявила Вязигина. — Можно сказать, избранник судьбы!

Мне стало совсем неудобно, и я поспешил перевести разговор на другую тему, спросив Вязигину об основных принципах, по которым строится теперь программа преподавания в руководимой ею гимназии.

— Судя по грязи на ногах, вы только что побывали у моей бывшей супруги, — объявил Потифаров, едва я показался у него на пороге.

Такая проницательность воздействовала на меня устрашающе, и я не посмел отпираться.

— Что ж, — философски заметил Потифаров, — в таком случае, вы уже знаете мои семейные обстоятельства. Разумеется, общественное мнение смирилось с решением Тамары Игоревны. В противном случае пришлось бы под давлением обстоятельств заточить ее в монастырь, как это производилось в старину. Но, согласитесь, большие испытания ожидают обитель, коя посмеет украситься столь благоуханным цветком! Из одного только сострадания к невинным монашкам следовало направить активность Тамары Игоревны на другую стезю и препоручить ей крепкие, не потрепанные в жизненных боях организмы… Я разумею гимназистов. Это было умно. Умно и человеколюбиво — сделать ее директором гимназии. Руководство юношеством отнимает, к счастью, большую часть дарованной ей энергии.

Тут Потифаров сообразил, что все еще держит меня в прихожей и вообще даже не познакомился со мной как следует. Он оборвал свой монолог и вцепился в мою руку.

— Сердечно рад знакомству! — проговорил он. — Конечно, смерть Кузьмы Кузьмича, святого человека, — большая утрата. Однако мы надеемся, что вы возместите для нас жестокую потерю, хотя бы вследствие близкого вашего родства с покойником. Скажите, Трофим Васильевич, вот вы — попович, лицо осведомленное… Как вы рассуждаете насчет монастырей?

Он озабоченно вгляделся в мое лицо, плохо различимое в полутьме прихожей.

— Позвольте мне обтереть ноги или даже избавиться от ботинок, — попросил я.

— Отряхнуть, так сказать, прах Тамары Игоревны! — подхватил Потифаров, блеснув взглядом. — Очень и очень похвально! Вот вам тряпка.

Он вытащил ногой из-под порога сморщенную тряпку и подтолкнул ее ко мне. Я кое-как вытер ноги и проследовал за ним в маленькую гостиную.

Привычным жестом Потифаров снял с книжной полки квадратную бутыль, наполовину наполненную желтоватой жидкостью.

— Бренди?

— Нет, благодарю.

— Напрасно. В нашем климате это чрезвычайно рекомендовано.

Он налил себе стопочку и с удовольствием выпил. Я даже пожалел о том, что отказался.

— Ну, и что еще говорила вам Тамара Игоревна? — спросил Потифаров. — Учтите, я не испытываю страха перед правдой. Лишь клевета и ложь способны как-то испугать меня. Как-то! Подчеркиваю. Потому что на самом деле я бесстрашен и всегда готов к смерти.

— К смерти? — удивился я. — Кто же угрожает вам?

— Никто… и все. Вся наша жизнь. — Потифаров нахмурился. — Разве вы еще не размышляли об этом?

— Ну… случалось.

Действительно, как-то давно, лет четырех, я проснулся среди ночи и подумал о том, что когда-нибудь меня не станет. Попытался представить себе то огромное небытие, в котором навсегда исчезнет мой маленький разум, и заплакал. Как ни странно, кончина матери избавила меня от всякого страха смерти. Слишком явственно ощущал я постоянную близость доброй родительницы, чтобы увериться в окончательности нашей разлуки.

Потифаров внимательно следил за моим лицом, пытаясь угадать, о чем я думаю. Потом сказал:

— А она уже объясняла вам, почему ушла от меня?

— Нет.

— Видите ли… Если бы, положим, один из нас был повинен в блуде, то вопрос не стоял бы так остро, и здесь на первый план выступил бы монастырь. Однако ни Тамара Игоревна, ни ваш покорный слуга, — он бережно положил раскрытую ладонь себе на грудь, — ничем предосудительным себя не запятнали. Напротив, оба мы вели существование вполне целомудренное, всецело посвятив себя чтению, прогулкам и разговорам за чашкой чаю. Но затем Тамаре Игоревне не понравилось, что я начал изготавливать гробы.

— Гробы? — изумился я.

— Что тут такого? — надулся Потифаров. — Неужто вы усматриваете нечто безнравственное в подобном занятии?

— Нет, но оно… немного странное. Разве вы гробовщик?

— Гробовщик? Это смешно! — Потифаров засмеялся. — Нет, друг мой, гробовщик — это, так сказать, ремесленник, наемник, человек вполне бездушный по отношению к тем, кого он предполагает хоронить. Да он, собственно, и ничего не предполагает, а просто делает гроб по указанной мерке: столько-то в ширину, столько-то в длину, и все тут. Я же изготавливаю гробы со смыслом, согласно древнеегипетскому обыкновению. Вы ведь знали, конечно, что мы все происходим от древних египтян?

— Нет…

— А напрасно не знаете. Теперь будете знать. Вам же известно, что именно с Древнего Египта начинается курс истории во всех гимназических учебниках. Я спрошу вас — почему? Ответ: Древний Египет — абсолютная колыбель всякой цивилизации. Далее. О Египте много говорится в Библии. А это чего-нибудь да стоит!.. Не всякая цивилизация того удостоена. Например, о древних майя — ни полсловечка. Почему? Да потому, что это — фью!.. — Он свистнул. — Тьфу, а не цивилизация. Даже колеса толком изобрести не смогли…

Он налил себе еще стопочку бренди и выпил, пока я усваивал полученные сведения. Затем вернулся к прежней теме:

— Поверьте, дорогой Трофим Васильевич, древнего египтянина я узнаю за целую версту, потому что у них были особенные, вытянутые черепа, что достигалось бинтованием младенческих голов. Многие отдаленнейшие потомки унаследовали эту родовую черту, которую не сумел истребить даже Потоп.

— Какой потоп? — Я удивлялся все больше и больше.

Потифаров теперь глядел на меня с подозрительностью.

— Да вы Библию-то читали? — осведомился он.

— Ну… да, — промямлил я.

— Как вы уже поняли, — продолжал, успокоившись, Потифаров, — я ношу истинно-древнеегипетскую фамилию, которая в неприкосновенном виде передалась мне от моих предков, обитавших в городе Фивы. Посмотрите! — Он похлопал себя по голове, в которой я не углядел ровным счетом ничего древнеегипетского. — Видите? Вот так, в профиль?