Райские новости - Дэвид Лодж

— Что это, что это там за женщина? Это фея или призрак, что это такое? — закричал он.

Когда самолет с ревом покатил по взлетной полосе, старик крепко зажмурился, сжав подлокотники так, что побелели костяшки пальцев, и без конца бормо­тал: «Иисус, Мария и Иосиф»; а потом, когда аэробус взмыл в воздух и с глухим хлопком убрались шасси, за­вопил:

— Матерь Божья, бомба взорвалась?!

Когда же самолет плавно набрал высоту, пробив­шись сквозь облака, и солнце осветило салон, а шум моторов почему-то уменьшился, старик впал в выжи­дательное молчание. Он по-прежнему сжимал подло­котники, словно думал, что таким образом лично под­держивает самолет в воздухе, моргал и вращал глазами, как птица в клетке, наблюдая за беззаботным поведени­ем собратьев-пассажиров и членов экипажа. Постепен­но он начал расслабляться, и процесс этот значительно ускорился при появлении тележки с напитками. Ста­рик спросил ирландского виски и взял шотландское с таким язвительным замечанием, что стюардесса не­вольно улыбнулась и сунула ему две маленькие буты­лочки «Хейга» вместо одной, что было неосмотритель­но с ее стороны. Не прошло и пятнадцати минут, как все его страхи и самоконтроль улетучились, выпустив на волю неумолчный поток слов, который продолжал­ся всю трапезу и не торопился иссякнуть: сначала ста­рик обращался к своему многострадальному сыну, а за­тем переключил внимание на соседку справа — сту­дентку из Калифорнии Джинни.

— Да, моя сестра Урсула эмигрировала в Штаты сразу после войны, она была... как это называется — не­веста американского солдата, который находится в ее стране? — ну и вышла за этого янки, да только он ока­зался тем еще проходимцем, сбежал от нее с другой женщиной, детей у них, по счастью, не было, и ему пришлось платить ей эти, как их там, али-менты, так что она могла поселиться где душе угодно и выбрала Гавайи, при всем желании она не могла забраться даль­ше от своих родных, верно? А теперь вот при смерти, и именно мы должны тащиться через полмира, чтобы повидать ее...

В 1988 году Гавайи посетили приблизительно 6,1 миллиона туристов, потратив 8,14 миллиарда дол­ларов и проведя там в среднем по 10,2 дня. Для сравне­ния: в 1982 году было 4,25 миллиона туристов и всего миллиона — в 19б5-м. Резкий рост числа туристов со всей очевидностью связан с появлением в 1969 году аэробусов. В 1970 году число туристов, прибывших морем, сократилось до 16735 человек, тогда как прилетевших самолетом было 2,17 миллиона, и в результате количество путешествующих морем туристов стало настолько незначительным, что после 1975 года эту графу убрали из таблиц. Роджер Шелдрейк хмурится, пытаясь сосредоточиться на статистике и отключиться от монолога старика. Тот факт, что старик и его сын не являются к тому же обычными туристами, раздра­жает его вдвойне, ибо он не может извлечь из этого сколько-нибудь интересных сведений для своего ис­следования.

— Говорили, что он лучший студент в своем выпус­ке в английском колледже в Риме... Мог бы чего-нибудь добиться. Стать монсеньором. Может даже, епископом. Но он все бросил. Впустую прожитая жизнь, вот как я это называю...

Старик говорит сейчас как бы доверительно, вполго­лоса, отвернувшись от сына, который, очевидно, и явля­ется темой разговора. Джинни, кажется, смущена этими признаниями, но Роджер Шелдрейк напрягает слух.

— Всего лишь преподает на полставки в каком-то, как же это называется, теологическом колледже... за­нятной теологии, наверно, можно научиться от таких, как он...

Роджер Шелдрейк наклоняется вперед, чтобы рас­смотреть через ряд сидений объект данных открове­ний. Бородатый мужчина спит, или молится, или медитирует — во всяком случае, глаза у него закрыты, а руки свободно лежат на коленях. Грудная клетка вздымается ритмично.

— Вся-то теология, какая нужна, заключена в самом простом катехизисе, я так всегда и говорю...

Кто тебя создал?

Меня создал Бог.

Для чего тебя создал Бог?

Бог создал меня, чтобы я познавал Его, любил Его и служил Ему в этом мире и был бы вечно счастлив с Ним в будущем. (Примечание: о том, чтобы счастливым быть в этом мире, нет ни слова.)

По чьему образу и подобию тебя создал Бог?

Бог создал меня по своему образу и подобию. (Какая неуклюжая конструкция — наверняка должно быть «в соответствии с чьим образом»? Возможно, тут какой- то тонкий богословский смысл с этим предлогом.)

Это подобие Богу заключается в твоем теле или в твоей душе?

Это подобие в основном заключается в моей душе. (Обратите внимание на уточнение «в основном». Не «исключительно». Бог в виде человека. В виде Отца. Длинная белая борода, белые волосы, которые надо подровнять. Разумеется, светлокожее лицо. Немного хмурый, словно может рассердиться, если Его спрово­цировать. Сидит на своем троне на небесах — Иисус справа, Святой Дух витает над головой, хор ангелов, Мария и святые стоят рядом. Ковер из облаков.)

Когда ты перестал верить в Бога?

Вероятно, когда еще готовился стать священником. И уж наверняка, когда преподавал в Святом Этельберте. Точно не помню.

Не помнишь?

Кто же помнит, когда перестал верить в Деда Мороза. Обычно это происходит не в какой-то конкретный момент — когда, например, застаешь родителей за подкладыванием тебе подарков в изножье кровати. Это ощущение, вывод, к которому ты приходишь в оп­ределенном возрасте или на определенной стадии взросления, и ты не признаешься в этом немедленно и не наседаешь в открытую с вопросом: «А Дед Мороз существует?», потому что втайне избегаешь отрица­тельного ответа — во всяком случае, предпочитаешь продолжать верить, что Дед Мороз существует. В кон­це концов, это как будто помогает, подарки продолжа­ют поступать; и если ты получаешь не совсем то, что хотел, что ж, всегда можно найти безболезненно ра­зумное объяснение, когда подарки приходят от Деда Мороза (возможно, он не получил твоего письма), но если они идут от твоих родителей, возникают всевоз­можные затруднения.

Ты приравниваешь веру в Бога к вере в Деда Мо­роза?

Нет, конечно нет. Это просто аналогия. Мы теряем веру в дорогую сердцу идею задолго до того, как при­знаемся себе в этом. А некоторые так и не признаются. Я часто думаю о своих однокурсниках по английскому колледжу, о своих коллегах в Этеле... Возможно, никто из нас не верил по-настоящему, и никто из нас в этом не признался бы.

Как ты можешь по-прежнему преподавать теологию будущим священникам, если больше не веришь в Бога?

Чтобы преподавать теологию, вовсе не обязатель­но верить в Бога из катехизиса. На самом деле истинно верующих, достойных уважения современных теоло­гов очень и очень немного.

В какого же Бога они в таком случае верят?

В Бога как «основу нашего существования», в Бога как «высшую заботу», в Бога как «высшего средь нас».