Меч на ладонях - Андрей Муравьев

Малышев начал издалека:

– Есть люди, которые говорят, что встречались с людьми с других планет и других звезд.

Старичок заинтересованно придвинулся. Но дослушать историю создания обществ поиска контактов со внеземными цивилизациями ему не дали. Юркий паренек, на вид пятнадцати-шестнадцати годков, позвякивая черненой кольчугой и длинным мечом, подбежал со спины волхва и взволнованно затараторил что-то. Говорил он неожиданно баритоном.

Связанному Косте не было видно лица прибежавшего, но эмоции на лице старичка менялись, как картинки. Видно, случилось что-то не очень приятное.

Волхв повернулся к Малышеву и удрученно крякнул:

– Плохо, что не удастся нам поговорить, воин. – Старичок покачал головой. – Ты начал рассказывать действительно интересные вещи.

Волхв задумчиво пошлепал губами и, приняв какое-то решение, встал:

– Прощай, воин.

Костя проводил глазами волхва, услышал, как хлопнула далекая дверь, и перевел взгляд на паренька в кольчуге. Оказалось, что это никакой не подросток, а взрослый мужичок невысокого роста с широкой грудью, крепкими руками, хотя и очень тонкими ногами.

Лицо воина было гладко выбрито и очень серьезно. После ухода старичка он быстро, молча осмотрел карманы и пояс Кости. После чего все с тем же серьезным выражением лица достал из ножен на поясе короткий кинжал и нагнулся к лежащему.

– Ты что делать собрался? – Костя не был уверен, что услышит ответ, но не задать вопрос не мог.

Вместо ответа мужичок коротко взмахнул рукой, всаживая кинжал в грудь Кости. Все выглядело настолько обыденно, что тот даже не успел испугаться или среагировать как-то иначе. За него это сделали другие.

За долю секунды, которая отделяла отточенное лезвие от груди фотографа, кто-то молча обрушился на спину мужичка, свалив его с ног. Костя закрутился юлой и перевернулся.

На полу, извиваясь, душили друг друга неудавшийся убийца и связанный красноармеец. Симпатии Малышева, учитывая сложившуюся ситуацию, были однозначны. Улучив момент, когда голова удушаемого, но размахивающего кинжалом тонконогого воина оказалась поблизости, он со всей силы врезал по ней связанными ногами. Обладатель кольчуги обмяк и затих.

Красноармеец, шумно дыша, откатился в сторону, для верности напоследок двинув противника головой об пол.

Теперь они с Костей рассматривали друг друга.

Красноармеец заговорил первым. Медленно выговаривая слова, как будто обращаясь к больному или слабоумному, он произнес, ткнув себя кулаком в грудь:

– Захар. Пригодько. Рот-фронт. СССР, – и ожидающе замолк.

Костя, подумав секунду, ответил:

– Костя. Малышев. Москва. Россия, – и тоже замолк.

Реакция красноармейца, которого, по-видимому, звали Захар, была понятной.

– Бля. – Захар выдохнул. – А финны где? Ты что – тоже из окруженцев?

Костя отрицательно замотал головой:

– Я из фотографов.

Захар нашарил кинжал стражника и деловито разрезал кожаные путы на своих ногах.

– Зря ты сюда полез, фотограф. Фотографировал бы себе деток да стройки пятилетки. А на войне воевать надо, а не с камерой промеж окопов шастать. Как к финнам попал?

Костя задумался. Вопрос был произнесен на чистом русском, но смысл немного ускользал.

– К каким финнам? – осмелился он на встречный вопрос.

Захар, порезав путы на своих ногах, деловито освободил собственные руки и присел к Косте.

– К каким-каким… К пособникам мирового капитализма и угнетателям трудового финского народа. К клике Маннергейма[21].

Уверенности в словах Захара не было ни на грош. Видимо, и на него окружающая обстановка действовала. Костя, робко посматривая на кинжал в руках явно сдвинутого красноармейца, возразил:

– Так кончилась война-то. Давно.

Красноармеец смутился:

– Как кончилась? Вчера еще ж наших из-под Раате тур… – Он запнулся. – Мы, эта-а-а… отошли на перегруппировку сил для дальнейшего удара.

Костю серьезно расстраивала ситуация, в которой он уже со вторым человеком разговаривал связанным.

– Солдат, ты мне руки и ноги развяжи. А то, не ровен час, налетят кореша этого недомерка и нас с тобой в капусту покрошат.

Будто почувствовав, что разговор пошел о нем, стражник начал подавать признаки жизни. Захар нагнулся к нему с кинжалом, но Костя его остановил:

– Погоди. Ты что, Захар, про языка не слыхал? Ни ты, ни я не знаем, где мы и кто вокруг. Не похожи эти ребятки на белофиннов. Да и война лет пятьдесят как кончилась.

Захар стукнул по лбу стражника рукояткой кинжала и, недобро хмурясь, повернулся к Константину:

– Ты путаешь что-то, фотограф. Война идет. А закончится она тогда, когда мы Хильсинки, или как их там, тамошние возьмем и освободим угнетенный финский народ из лап капиталистов и кулаков-эксплуататоров.

Тем не менее Захар хватко разрезал путы на ногах и руках Малышева. Тот благодарно посмотрел на Захара и начал растирать руки.

– Бог с тобой, солдат. Война с финнами, так с финнами. Правда, когда я родился, мы уже почти лет тридцать как и финнов, и немцев, и японцев, мать их, победили.

Костя массировал ступни, восстанавливая кровообращение.

Захар сидел напротив, разглядывая одежду и ботинки Малышева.

– Слышь, фотограф. А ты, часом, не из контры будешь? Чтой-то одежка на тебе ненашенская.

Костя быстро отодвинулся от красноармейца.

– Я тебе, Захар, сейчас одну новость скажу, но ты на меня с ножом не кидайся, лады?

Захар подумал и мотнул головой:

– Лады, фотограф. Давай политинформацию.

Костя тщательно подбирал слова.

– Видишь ли, Захар. Война, про которую ты говоришь, между финнами и СССР закончилась больше пятидесяти лет назад. И мы, СССР, победили.

Захар хмыкнул:

– Еще б мы не победили. Только это ты ошибаешься, фотограф. Война идет. Как она могла закончиться пятьдесят лет назад, когда я еще вчера от этих самых финнов дра… отсту… перегруппировывался.

Костя начал по-другому:

– Как по-твоему, Захар, который сейчас год идет?

Пригодько замолчал, посмотрел в потолок, пошевелил губами и ответил:

– Одна тысяча девятьсот тридцать девятый от рожд… Просто одна тысяча девятьсот тридцать девятый. Декабрь месяц.