Рыцарь любви - Эмма Орчи

– Д-да, все прошло хорошо, – машинально повторил он, с трудом отрываясь от своих мечтаний.

– И без всяких препятствий?

– Без всяких препятствий.

– Кажется, нечего и спрашивать, доволен ли ты путешествием? – со смехом сказал Дьюхерст, подливая себе вина.

– Да, дорогой мой, страшно доволен! – с необыкновенным оживлением воскликнул сэр Эндрю. – Какой был чудный переезд!

– В таком случае за ее здоровье! Славная девушка, хоть и француженка! Теперь, Фоулкс, за тебя, за твое чувство. Желаю успеха!

Он осушил свой стакан до последней капли, потом, придвинув стул поближе к товарищу, приготовился слушать.

– Следующее дело будет поручено тебе и Гастингсу, – сказал сэр Эндрю. – И я от души желаю вам обоим такого же успеха и такого же прелестного знакомства. Ты не можешь себе представить…

– Конечно, не могу! – с улыбкой прервал Дьюхерст. – Но охотно верю тебе на слово. Теперь же, дорогой мой, займемся делом!

Его молодое лицо сделалось вдруг необыкновенно серьезным, и весь последовавший разговор друзья вели почти шепотом.

– Я расстался с… Алым Первоцветом в Кале два дня назад, – говорил сэр Эндрю. – Он даже успел рассказать мне подробности. Вообрази, он сам провожал партию от самого Парижа, откуда выехал переодетый – ты никогда не догадаешься! – старой торговкой и сам правил повозкой, в которой между овощами были спрятаны эмигранты. Они не подозревали, кто их вез, потому что возница, помимо своего свирепого вида, не ленился громче всех кричать: «Долой аристократов!» Ах, что это за удивительный человек! – с восторгом прибавил он. – Какое хладнокровие! Он сказал, что ты и Гастингс должны встретить его в Кале второго числа будущего месяца… кажется, это уже в будущую среду?

– Да, в среду.

– Дело предстоит опасное, потому что граф уже приговорен к смертной казни. Когда его объявили подозрительным, наш гениальный предводитель, который всегда все узнает раньше всех, успел увезти его из замка и укрыть в надежном месте, но вывезти за пределы Франции его будет очень трудно. Не верится даже, что удастся! Сен-Жюст, которого, разумеется, никто не может заподозрить, отправился ему навстречу. Я думаю, что также получу приказ участвовать в деле.

– А мне есть какие-нибудь поручения?

– Не поручения, а предостережение: Алый Первоцвет узнал, что в Англию командирован агент по имени Шовелен, цель которого, между прочим, – открыть личность нашего предводителя и, как только он вступит на французский берег, захватить его. Поэтому Алый Первоцвет советует нам быть особенно осторожными: показываться в общественных местах как можно реже, без крайней необходимости не сходиться по делам Лиги и ждать его инструкций, не спрашивая о них. Он известит, если появится надобность.

Угли уже догорали, бросая на пол около камина красноватый свет. За пределами этого освещенного полукруга было темно, как в погребе.

Сэр Эндрю вынул небольшую бумажку, которую прятал в записной книжке, и оба друга, сблизив головы, принялись разбирать драгоценный документ – собственноручную инструкцию обожаемого предводителя. Чтение так поглотило их внимание, что они не слышали ни слабого треска углей, падавших сквозь каминную решетку, ни однообразного тиканья старинных часов, ни шороха, раздававшегося где-то на полу, совсем близко от них.

Из-под одной из скамеек появилась темная фигура и беззвучно, как змея, подползла к молодым людям.

– Прочти и запомни все, – сказал Фоулкс, – потом уничтожь письмо! – Он опустил руку с книжкой в карман и ощупал в нем еще бумажку. – Еще записка от него? – сказал он с удивлением. – Когда он успел положить ее в мой карман?

Друзья склонились над клочком бумаги, стараясь прочесть что-нибудь при умирающем свете огня, как вдруг около входных дверей раздался шорох, настолько явственный, что он не мог не привлечь их внимания.

Дьюхерст быстро встал, перешел комнату и распахнул дверь, но, оглушенный ударом по голове, упал на пол. В то же время притаившийся на полу человек вскочил и, бросившись на Фоулкса, также повалил его на пол.

Прежде чем молодые люди опомнились, на них набросились четверо мужчин, завязали им рты и привязали их веревками друг к другу, спиной к спине.

– Обыщите их и дайте мне все, что найдете! – сказал человек в маске, с порога следивший за всей сценой.

Ему подали все найденные у пленников бумаги. Тогда он повелительным жестом указал на дверь. Молодых людей подняли и бесшумно вынесли из гостиницы, а тот, который казался начальником шайки, снял маску и, нагнувшись к огню, пробежал захваченные бумаги.

– Недурно! – тихо сказал он. – Очень недурно для начала! – Его бесцветные лисьи глаза засверкали, когда он ознакомился с содержанием записки предводителя Лиги Алого Первоцвета, только что прочитанной молодыми людьми, но особенное впечатление произвело на него письмо, подписанное Сен-Жюстом.

– Так, значит, Арман Сен-Жюст все-таки изменник! – прошептал он со злорадной усмешкой. – Ну, берегитесь, прекрасная Маргарита! Теперь вы уже не сможете отказать мне в помощи!

В ложе

Оперный сезон 1792 года в Лондоне начался парадным спектаклем в театре «Ковент-Гарден». Публики было много, все места были заняты. Более серьезные слушатели внимательно слушали оперу «Орфей», но большая часть нарядной светской толпы, особенно молодые модницы, выказывала откровенное равнодушие к новому произведению Глюка.

Селину Сторейс восторженно приветствовали ее поклонники. Из королевской ложи было выражено милостивое одобрение любимцу лондонских дам Бенджамину Инклдону. Затем последовал блестящий финал второго акта, занавес упал, и публика вздохнула с облегчением: наконец-то можно дать волю болтливым и легкомысленным языкам.

В нижних ложах занимали места лица, известные всему Лондону: принц Уэльский, переходивший то в одну ложу, то в другую, упитанный, жизнерадостный, расточающий своим интимным друзьям улыбки и рукопожатия; мистер Питт, забывший на время тяготу государственных забот; лорд Гренвилл, министр иностранных дел, на ложе которого сосредоточивалось сегодня всеобщее внимание вследствие присутствия в ней маленького худощавого пожилого иностранца с желчным, саркастическим лицом и впалыми глазами, критически обозревавшими публику. Его темные волосы не были напудрены, скромное черное платье сидело на нем безукоризненно. Все видели, что лорд Гренвилл оказывал гостю надлежащее внимание, видели и то, что, всегда очень любезный и общительный, министр сегодня казался очень сдержанным.

Французские эмигранты, видневшиеся в ложах своих анг лийских друзей, резко отличались от них как типом, так и выражением лица: добрый прием, оказанный им в Англии, не рассеял печали и заботы, которыми было полно сердце каждого беглеца. Особенно женщины, мужья, братья или сыновья которых находились в опасности, не могли сосредоточить свое внимание ни на музыке, ни на блестящем обществе, наполнявшем зал.