Старший брат моего жениха - Лина Манило

Смотрю на часы и понимаю, что дорога от дома до общаги заняла сорок минут. Если я тут постою еще немного, начну привлекать лишнее внимание жителей кампуса. Вряд ли удастся остаться незамеченным — мне вообще никогда это не удавалось. Потому почти насильно запихиваю себя в машину и, не оставив себе времени для непоправимых глупостей, газую.

Набираю номер Егора — пора уже просыпаться, пора поговорить, но брат, похоже, поставил цель довести меня до ручки. Молчит, зараза, не отвечает.

Ну вот что с ним делать? Убить? Поможет разве? Вот сомневаюсь что-то.

Выезжаю на тихий проспект, миную ряд торговых павильонов одинаковых до тошноты, безликих. Город постепенно просыпается, народ торопится по своим делам, а я останавливаю машину возле магазина "Покрышкино". Глупое название, но бизнес растет и развивается, и из маленькой шарашки, в которой продавались когда-то топливные фильтры и зимняя резина, выросла целая сеть.

Думал ли я раньше, что буду когда-то подписывать миллионные контракты с корейцами и замахиваться на такие масштабы? Нет, конечно. Я просто хотел выжить и не дать шанса органам опеки отобрать у меня Егора — ради мелкого я был готов вывернуться наизнанку.

Набираю номер администратора и сообщаю, что сам открою магазин, а тот лишь нервно икает в ответ. Наверное, не ожидал в семь утра услышать голос самого главного своего начальника. Мне не очень нравится его заторможенность — словно есть что скрывать или просто волноваться. Смутное подозрение копошится за грудиной, и я цепляюсь за него, как за безопасный островок посреди океана. В этих мыслях нет Киры, и это радует.

Даю себе мысленную зарубку проверить документы немного тщательнее, чем собирался изначально. Я не люблю, когда люди теряются при мне. Особенно, когда это подчиненные.

К зданию “Покрышкино” притулился сетевой супермаркет, где я покупаю большую бутылку минералки и какой-то салат в пластиковом контейнере. Сегодня я планирую поработать до седьмого пота, чтобы всякая дурь из головы вылетела. А вечером поеду к Артему — разговор с Виолеттой откладывать в долгий ящик точно не планирую.

И я действительно окунаюсь в работу с головой, закрываю магазин на инвентаризацию, считаю и высчитываю, сую везде нос, проверяю, заглядываю в каждый угол. Сотрудники носятся туда-сюда, прячутся от меня и от моего гнева в подсобке, шушукаются по углам, но я никому не даю продыха.

Уверен, что ночью в разных концах города начнется массовая лепка кукол Вуду и синхронное втыкание в важные органы иголок. Плевать, потому что работу нужно делать или хорошо, или искать себе другую.

Зато, мать его, за все это время я ни разу не подумал о Кире. Отличный результат.

К обеду Егор все-таки добирается до магазина, помятый и нахохлившийся. Еле сдерживаюсь, чтобы не наорать на него прямо в торговом зале, со старта. Вместо этого почти любезно приглашаю его в кабинет, и уже там даю волю эмоциям.

— Рус, пожалуйста, — жалобно морщится Егор и прикладывает ко лбу бутылку с минералкой.

Пока я выливал на него свое недовольство, он выхлебал уже половину, а мозги, похоже, так на место и не встали.

— Ты нажрался, как свинья, явился на работу к обеду, будто так и нужно, инвентаризация только началась, а я уже не досчитываюсь целой горы мелочей, — перечисляю все его косяки, хотя это едва ли половина. Просто до другого я еще не успел за несколько часов докопаться. — Твой администратор только и бегает курить, продавцы не могут отличить машинное масло от антифриза, а на складе полный бардак. Это пиздец, Егорка. Это полный пиздец и задница.

Брат сжимается под весом моих слов, и его худые плечи становятся будто бы еще уже. Красные воспаленные глаза смотрят удивленно: Егор словно не верит, что я ему все это предъявляю.

— Егор Артурович, если ты думаешь, что я по-братски планирую на всю эту херню глаза закрыть, то ошибаешься. Здесь мы работу работаем, а не хороводы видим. Ясно?

Егор жадно пьет. То ли паузу тянет, то ли действительно жажда жить не дает.

— Я ничего такого не думаю, — говорит, понурив голову, и поднимается на ноги. Я занял его управленческое кресло, в котором с самого утра охуеваю от масштаба проблем, потому ему пришлось ютиться на непрезентабельном стуле. — Но это же все исправимо. Просто дай возможность исправить.

— А если бы я не приехал? Как долго бы это все длилось? — обвожу кабинет рукой, а на столе горкой высятся инвентаризационные ведомости, в которых слишком много неприятного значится. — Ты башкой своей думать когда планируешь начинать?

Егор молчит, лишь меряет шагами помещение своего кабинета. Он знает, что любого другого я бы уволил в два счета — он вообще очень хорошо меня знает. Но еще он в курсе, что к нему у меня особое отношение. И это бесит, потому что понимаю: я слишком сильно его разбаловал.

— Месяц. Я даю тебе месяц, — заключаю, а брат оживляется. — Ты разгребаешь все это дерьмо. Как управляющий, как ответственный человек. Взрослый.

Почему-то уверен: Егор начнет спорить. Начнет заливать о свадьбе, путешествии и прочем. Он же хотел везти Киру на Мальдивы, да? Но нет, он охотно кивает, готовый ринуться в бой хоть сейчас.

— Если через месяц все будет так или, не дай бог, хуже, уволю. Больше предупреждать не буду.

— Я все исправлю! — Егор стремительно трезвеет и делает шаг к двери, но я останавливаю его.

— Еще кое-что.

Он напрягается, встряхивает головой, а на шее напрягаются жилы. Нервничает?

— Я не буду спрашивать, по какому поводу ты вчера насвинячился. Но расскажи мне, придурок, какого хера на твоей шее была красная помада?

Егор сглатывает и снова пьет воду. А я в шаге от того, чтобы двинуть его этой самой бутылкой по зубам.

— Это вышло случайно, — оправдывается, только я знаю его, как облупленного. — Я ничего такого не планировал.

Как-то слишком стремительно он бледнеет, и губа нижняя дрожит. Не к добру это.

— Врешь же, — щурюсь, а Егор втягивает голову в плечи.

— Кира знает? Помаду видела? — спрашивает тихо-тихо, а я отрицательно качаю головой.

Выдыхает с облегчением, но особенной радости на лице нет. Его что-то беспокоит, и из-за этого гнев во мне оседает мутной пеной.

— Ты же знаешь, что можешь мне доверять, — говорю, поднимаясь на ноги, и подхожу к растерянному брату. — Что-то случилось?

— Нет, ничего, — отмахивается и идет к двери. — Все нормально. А помада? Это случайно.

Я отлично вижу, что он закрылся. Захлопнулся, как раковина, пряча внутри правду. И мне это не нравится — ведь тоже слишком хорошо знаю повадки и реакции младшего.

— Рус, не говори только Кире. Пожалуйста. Я все исправлю, обещаю. Просто не говори.

— Я не понимаю, что ты мутишь, брат, но не делай девочку крайней. Не ври ей, не пачкайся в лживом дерьме.