Долгая дорога домой - Сару Бриерли

Несмотря на то что чиновники делали записи, было ясно, что они на самом деле не очень надеются отыскать небольшой городок с этим полузабытым названием. Он мог располагаться в любом месте страны. Я даже не помнил своего полного имени. Меня называли просто Сару. В конечном итоге, не зная, ни кто я, ни откуда, они просто написали против моего имени «потерялся».

После того как с вопросами было покончено, меня в другом фургоне отвезли к какому-то зданию и объяснили, что это дом для таких детей, как я. Мы остановились у массивных ржавых железных ворот, похожих на тюремные. Рядом с ними была небольшая дверь, ведущая в помещение. Я стал гадать: если я войду туда, смогу ли когда-нибудь выйти? Но я уже зашел слишком далеко, да и возвращаться на улицу не собирался.

За дверью оказался двор, где располагалось несколько больших зданий, которые назывались «Дом». Меня отвели в огромное двухэтажное помещение, в котором находились сотни, может быть, тысячи детей. Многие сидели группами. Мы вошли в огромный зал, где рядами стояли кровати. В конце коридора находилась общая ванная.

Мне показали двухъярусную кровать с москитной сеткой, одну из кроватей уже занимала маленькая девочка. Затем меня накормили и напоили. Сперва мне показалось, что «Дом» больше напоминает школу (какой она мне представлялась), но в этой школе стояли кровати, и дети жили прямо здесь, так что скорее это было похоже на больницу или даже тюрьму. Со временем выяснилось, что это место все-таки больше напоминало тюрьму, чем школу, но первое время я был счастлив оттого, что у меня есть кров и еда.

Вскоре я узнал, что на втором этаже находится такой же зал с большим количеством коек, где тоже жили дети. Часто мы спали по три-четыре человека на одной кровати, и бывало, нас перекладывали с места на место, поэтому мы нередко спали с разными детьми или даже на полу, если в помещении оказывалось слишком много детей. В уборных убирали редко. Место вообще казалось мрачным, особенно по ночам, когда с легкостью можно было представить, что в каждом углу прячется привидение.

Сейчас я думаю, что, возможно, это чувство возникало из-за того, что через заведение проходило слишком много детей. Кого-то бросили родители, кого-то в семье обижали и притесняли, поэтому их забрали. Я уже начал подумывать, что мне еще повезло. Я недоедал, но болезненно худым не был и не имел физических отклонений, а ведь я видел даже детей без ног или рук и с ужасными травмами. Некоторые из детей не умели или не хотели говорить. Я и раньше встречал людей со всякими отклонениями, психически больных, которые что-то выкрикивали или вели себя как безумцы; особенно часто они попадались мне на улицах у вокзала. Но я всегда мог избежать встречи с ними, если что-то меня пугало. В приюте бежать было некуда – я жил с детьми, отягощенными разными проблемами, среди них встречались преступники и садисты, которые в силу слишком юного возраста не могли сидеть в тюрьме. Некоторые были почти совершеннолетними.

Позже я узнал, что это был исправительный центр для несовершеннолетних, который назывался «Лилуа». Там жили дети всех возрастов: и те, кто потерялся, и те, кто был психически нездоров, а также малолетние воры, убийцы и бандиты. Но тогда меня беспокоило только то, что это место навевало страх. По ночам я просыпался от чьего-то крика или плача испуганных детей. Что бы со мной там стало? Как долго я прожил бы в таком ужасном месте?

И опять я учился выживать. Так же, как на улице, здесь меня дразнили мальчишки, те, кто постарше. И поскольку я оказался уязвимым из-за ограниченного запаса слов, своего возраста и относительной беспомощности, в них проснулись животные инстинкты. Меня дразнили, надо мной смеялись, а потом стали толкать, и если мне не удавалось убежать, меня избивали. Я быстро научился держаться подальше от них во время игр. Сотрудники центра, похоже, предпочитали не вмешиваться, но когда все-таки принимали меры, наказывали всех, и правых и виноватых. Доставалась длинная тонкая трость, удар от которой был вдвойне больнее из-за ее раздвоенного конца, который защемлял кожу.

Существовали и другие опасности, которых мне удавалось избежать скорее по счастливой случайности, а не благодаря собственной прозорливости. «Лилуа» окружали высокие стены, но я помню, что видел, как с улицы на территорию заведения перелезали люди и входили в здание. Я никогда не видел и не слышал, чем они занимались, но дети с криками выбегали из здания, пока посторонние не покидали его. Не знаю, то ли персоналу было наплевать, то ли они были не в силах нас защитить, ведь здание было большим. По-моему, в округе все прекрасно знали, что это детское учреждение. Людей, которые пытались поймать меня, когда я жил на улице, явно не остановили бы ни стены, ни ворота. О том, что может со мной случиться, я изо всех сил пытался не думать, но трудно было не расстраиваться из-за тех, кому не так повезло. Чувство это с годами становилось сильнее, может быть, оттого, что я лучше узнал этот мир и понял, какое мне выпало счастье. Теперь я знаю, что мало кому удается покинуть улицу, а многих из тех, у кого это все-таки получается, впереди ждет много страданий.

За пару недель моего пребывания в центре «Лилуа» некоторые дети выходили через маленькую дверцу в стене, но я не был уверен, что им разрешали выходить, и не знал, куда они направлялись. Возможно, находились их родные? Я гадал, что происходит с детьми постарше, которые выросли в этих стенах. Наверное, их отсылали в другое место или в определенном возрасте просто выпускали на улицу.

Я молился, чтобы мне повезло и я стал бы одним из тех, кто покинет это место до достижения такого возраста.

И в конечном счете я стал одним из них. В то время я не знал, что примерно через месяц после того, как я прибыл в центр для несовершеннолетних, поскольку никто не заявил о моем исчезновении и никто не знал, откуда я родом, власти решили передать меня в сиротский приют. Однажды меня вызвали в кабинет начальника и сказали, что меня переводят в другой приют, где мне будет лучше. Меня отвели в душ и выдали новую одежду. Как всегда, я делал то, что мне велели. Мне сказали, что мне очень повезло. И, несмотря на то что они не нашли мою семью, я на самом деле почувствовал себя счастливым оттого, что покидаю место, которое стал считать дьявольским.

Миссис Суд из Индийского общества опекунства и усыновления (ИООУ) суждено было стать главным человеком в моей жизни.

Она объяснила мне, что власти понятия не имеют, кто я, где мой дом и родные, и сказала, что их попытаются разыскать в городках с названием, похожим на Берампур, о котором я рассказывал. А я пока поживу в сиротском приюте, который назывался «Нава Дживан».

«Нава Дживан» – как я позже узнал, на хинди это означает «новая жизнь» – оказался более приятным местом, чем центр для несовершеннолетних «Лилуа». Здесь жили в основном такие, как я, потерявшиеся дети. Это было голубое трехэтажное здание из бетона, где меня встретили намного гостеприимнее. Когда мы вошли, я заметил, что из-за угла выглядывают дети, чтобы первыми увидеть вновь прибывшего, – они улыбались и тут же бросились наутек, когда на них шикнула женщина, которая встретила меня и миссис Суд. Пока мы шли, мне удалось заглянуть в несколько комнат, куда из окон на кровати струился солнечный свет, – здесь кроватей было намного меньше, чем в длинных залах центра для несовершеннолетних. На окнах были решетки, но я уже начал понимать, что это скорее для нашей же безопасности, чем с целью ограничения свободы. И цветные плакаты на стенах делали окружающую обстановку более дружелюбной, чем была там, откуда я приехал.