Сталинбург - Антон Фридлянд

После гостей подвели к двум шкафам, где за стеклом красовались семейные реликвии: в одном — ряды серпасто-молоткастых Севиных орденов, в другом — многочисленные награды, полученные Лукерьей на всесоюзных песенных конкурсах. Затем хозяйка продемонстрировала кабинет своего мужа, украшенный бронзовым барельефом, на котором Горький, опустившись на одно колено перед Сталиным, помогал отцу народов раскурить трубку, поджигая табак своим вырванным из груди пламенным сердцем. Потом гости прошли по коридору, уставленному мраморными бюстами на постаментах (Матвей сумел опознать только Любовь Орлову и Иосифа Кобзона) и оказались в комнате Вани, почти всю стену которой занимало полотно кисти Никаса Сафронова. На этой масштабной картине был изображен Юрий Гагарин, вольготно разлегшийся на облаке звездной пыли. К нему устремилась святая троица: Сталин, Ленин и Троцкий, с пятиугольными нимбами над головами, в окружении крылатых пионеров-героев. Еще мгновение, и протянутая вперед рука Сталина соприкоснется с висящей в космосе рукой Гагарина — этот динамичный момент заставлял вспомнить фрески древних мастеров.

Паша, не вытерпев напряжения, исходившего от картины, спросил у Лукерьи, где находится туалет, и хозяйка пошла показывать ему дорогу, а дядя и племянник остались в детской, где между ними произошел следующий разговор:

— Ну что, Ваня, в каком классе учишься?

— В третьем.

— Хорошие оценки у тебя?

— По правоверным предметам, по пению и рисованию — пятерки, а по математике и физкультуре — четверки.

— Любишь, значит, петь и рисовать?

— Да, люблю.

В подтверждение своих слов Ванечка показал дяде свой рисунок, на котором три краснозвездных попа сжигали на костре темнокожего язычника со знаком доллара, вплетенным в рога. После этого мальчик исполнил песенку про ребят-октябрят, всегда готовых прийти на помощь и благочестивому правоверному духовенству, и доблестным соколам из КБГ. На третьем куплете из туалета вернулся Паша, а на восьмом раздался звонок в дверь — прибыл товарищ министр.

Сева появился в сопровождении своей сотрудницы, худенькой девушки лет двадцати пяти, которую первым делом познакомил с Матвеем.

— Баррикада, — представилась она, протягивая режиссеру руку, на которой, как он успел заметить, не доставало мизинца.

Баррикада была миловидной барышней с правильными чертами лица и коротким ежиком темных волос. Одета она была в простое платье до колен — цвета хаки, с вышитыми на груди серпом и молотом. Ее шею украшало широкое колье из белого металла с рубиновой пятиконечной звездой под подбородком. Было в ее облике что-то грациозно беззащитное, что заставляло Матвея то и дело поглядывать на девушку во время проповеди отца Лаврентия, предварявшей ужин.

— Братья и сестры, — начал поп, когда все расселись за столом, — наша вера опирается на три священных столпа. Это правомыслие, правословие и праводействие. Давайте же задумаемся о глубоком значении этих трех основ нашей веры! Что есть правомыслие, озаренное величием Святого Льва? Вначале была мысль, и сия мысль была о счастье народа. И сегодня, спустя сто лет после зарождения этой великой мысли, мы должны в своих помыслах уподобляться Святому Льву. Да не будет в ваших головах иных дум, кроме тех, что обращены во благо нашей великой Родины, Священного Союза!

Он взял паузу, чтобы пригубить кагора, затем продолжил:

— А что есть правословие, сияющим символом которого мы нарекаем Святого Владимира? Сие есть глагол, жгущий сердца наши и обращающий в пепел наших врагов. Вначале была мысль, потом — слово, и слово это было правое, как наша вера. Так отворяйте же уста свои сегодня лишь для того, чтоб изрекать слово правое, праведное, правоверное. И пусть слово это славит на века Святого Владимира, покровителя нашего!

Священник оглядел слушателей, с удовлетворением отметив, что по щеке растроганной его словами хозяйки дома покатилась крупная слеза.

— За мыслью воспоследовало слово, за словом — действие. И действие сие направил рукою своею Святой Иосиф, отец народов, вдохновитель тружеников, истребитель воинства вражеского. Крепки ли ваши руки, братья и сестры, так же, как крепки ваши помыслы и слова? Достойны ль вы того, чтоб несть алую хоругвь со златым ликом Святого Иосифа на ней? Готовы ль вы к великим деяньям, дети мои? Готовы ль отдать все силы на благо правоверного нашего народа?

Отец Лаврентий замолк, и в возникшей тишине прозвучал звонкий Ванин голосок:

— Всегда готовы, батюшка!

— Всегда готовы! — присоединились к нему остальные слушатели.

— Тогда приступим же к нашей трапезе! — ответствовал святой отец.

И горничная вкатила в гостиную столик на колесиках, на котором возлежал метровый осетр в окружении тарелок с мясной, сырной и овощной нарезкой, а также серебряных плошек с черной и красной икрой.

Ужин закончился. Отец Лаврентий успел надраться до чертиков, перетискал всю прислугу женского пола, разбил горшок с фикусом и отбыл на такси в неизвестном направлении. Ваня давно был отправлен спать, задремал и Паша, свернувшись калачиком на диване в гостиной. За столом остались четверо: Сева, Лукерья, Матвей и Баррикада. Последняя, положив на колено снятую со стены гитару, еле слышно перебирала струны — что-то похожее на мотив «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались».

— Спой, Лушенька! — обратился министр к своей супруге.

— Да что ты, Сева! Соседей перебужу!

— А ты не в полный голос.

Лукерья дала себя уговорить и негромко завела лирическую песню про далекую планету, куда после смерти попадают все герои Священного Союза. Правоверные воины залечивают там свои старые раны, вспоминая великие подвиги минувших войн, доблестные мичуринцы возделывают плодородные поля, где колосится рожь высотой с вековые сосны и зреют кабачки размером с бронепоезд. Нашлось место на той планете и героям правоверной культуры, слагающим былины во славу Святейшего Двуглава, что подобно немеркнущему солнцу озаряет вселенную от края и до края. Матвей неожиданно поймал себя на мысли, что ему даже немного жаль этих героических ссыльных, обреченных вечно вспоминать свои былые деяния и давиться гигантскими овощами до конца времен.

Луша допела песню, последовали приглушенные аплодисменты. Баррикада, отложив гитару, вышла на балкон. Сева, когда его супруга ушла проверить, как там Ваня, подсел поближе к брату и, хлопнув его по колену, произнес:

— Эх, братец, оставался бы ты здесь, в Сталинбурге! Что тебе эти чехословаки? Они хоть и правоверные, да все одно чужие. Разве ж понять им нас? Ну что, останешься, а?

Останусь, если слинять не получится — подумал Матвей и поспешил сменить тему разговора:

— А что Баррикада? В министерстве твоем работает? Чем занимается?

Севины глаза загорелись.

— Красавица, да? Знал, что тебе понравится! Недавно Литературный институт закончила — отличница, активистка и просто умница. Она у нас в лит-отделе работает — все нарадоваться не могут. А ты, братец, вижу, глаз-то на нее положил?