Связь времен. Записки благодарного. В Новом Свете - Игорь Ефимов

Мне запомнился трюк с электрической лампочкой: вы осторожно вводите шприц в неё, заполняете пустоту бензином, ввинчиваете на место. Намеченная жертва входит в комнату, включает свет — ба-бах! — исчезает в клубе пламени. Ещё один запомнившийся способ я впоследствии использовал в романе «Архивы Страшного суда»: под кровать кладут брус сухого льда, углекислый газ бесшумно заполняет помещение, и наутро человека находят в постели «умершим от естественных причин».

— Откуда у тебя эта книга? — спросил я Карла при встрече.

— Подарили друзья, — с загадочной улыбкой ответил он.

Наверное, это были те же самые друзья, которые помогали Профферам увозить из СССР рукописи поэтов и прозаиков, ввозить горы тамиздата, минуя таможню. Мог ли я иметь что-нибудь против такой «дружбы»?

Нет, Карл Проффер не был ленив. Он и Эллендея работали очень много, не брезговали ни паковкой, ни набором, ни погрузкой-разгрузкой ящиков. Что ему было ненавистно: сказать решительное «да» или «нет» и потом твёрдо держаться своего слова. Он сознавался Марине, что каждое утро просыпается в тоске, и первая мысль: сейчас зазвонит телефон, и кто-то будет требовать, уговаривать, корить, угрожать. Прямое противоборство было ему ненавистно. Он предпочитал давать расплывчатые обещания, тянуть, менять тему разговора, отвечать на вопросы, которые не были заданы, плести какие-то тайные планы и ходы и откладывать, откладывать все важные решения до бесконечности.

Его страстная любовь к литературным играм всякого рода неизбежно вынесла его к подножию пьедестала Набокова. Искусство составления шахматных задач знаменитый писатель применял и в своих романах, рассыпая в них там и тут замаскированные ходы, тайные подсказки, скрытые аллюзии к мировой литературе. В Карле Проффере он нашёл благодарного читателя, который заныривал в его книги, как другие заныривают в ребусы или кроссворды, и с гордостью извлекал из них «добычу» — подробные расшифровки спрятанных там загадок. Уже в 1966 году он написал книгу «Ключи к Лолите»[12] и послал её гранки Набокову в Швейцарию. В ответ получил вежливо-раздражённый перечень допущенных ошибок и неправильных «разгадок»:

«С. 19 — Ормонд должен напомнить читателю “Бар Рмонд” в романе “Улисс” — вы бы могли догадаться об этом.

С. 20 — аллюзия к Валерию Брюсову — чепуха.

С. 52 — имя Вивиан Даркблум — это анаграмма имени Владимир Набоков (Vivian Darkbloom — Vladimir Nabokov), которую я составил в 1954 году, когда подумывал издать “Лолиту” под псевдонимом, но хотел закодировать в нём своё авторство.

С. 59—60. Мисс Император. Так звали учительницу музыки Эммы Бовари в похожем эпизоде. Отсюда же и имя Густав (Флобер). Меня удивило, что вы не разглядели этого».

Кончалось письмо саркастическим замечанием: «Многие интересные комбинации и “ключи”, найденные вами, хотя и приемлемы, но не приходили мне в голову и были рождены творческой интуицией, а вовсе не сконструированы разумом»[13].

Проффер учёл все замечания, сделал исправления и два года спустя послал Набокову отпечатанную книгу. Опять пришёл ответ с перечнем мелких ошибок и в заключение — возмущение тем фактом, что издательство Университета Индианы посмело поместить сзади на суперобложке рекламу книги о Соле Беллоу. «Имя этой жалкой посредственности никогда не должно было появиться на обложке книги обо мне. Нельзя ли это как-то исправить?»[14]

Проффера такая реакция не охладила, и два года спустя он пишет большую статью с «расшифровкой» русских аллюзий в романе «Ада»[15]. Как энтомолог с сачком, он несётся по страницам набоковской фантасмагории, и результатом этой охоты оказывается коллекция из трёх сотен «пойманных» русско-английских каламбуров и скрытых цитат из Толстого, Пушкина, Гоголя, Аксакова, Пастернака, Чехова и других. Вместо того чтобы отдать должное фантастической начитанности автора статьи, Набоков опять лишь брюзжит и роняет два-три замечания.

Похоже, ему нравилось быть грозным и властным не только с людьми, но и с собственными персонажами.

В предисловии к собранию писем сын Набокова приводит слова отца из интервью Би-би-си незадолго до смерти: «Мои персонажи сжимаются, когда я приближаюсь к ним с кнутом в руке. Целые аллеи воображаемых деревьев теряли листву, когда им грозил мой проход мимо них».

Несмотря на то, что любовь Проффера явно осталась безответной, Набоков разрешил «Ардису» осуществить переиздание всех его русских романов, и это стало фундаментом первоначального успеха издательства. Переписка продолжалась вплоть до смерти писателя в 1977 году. В присланных ему стихах Бродского Набоков отметил удачные метафоры и изобретательную рифмовку, но также и обилие слов с неправильными ударениями и общее многословие. Зато Вера Набокова попросила отвезти в Россию гонимому поэту джинсы от их имени[16]. В другой раз рассказы Профферов о российских литературных делах побудили Набокова послать в Ленинградское отделение Союза писателей телеграмму в защиту арестованного Марамзина[17]. А за год до смерти он прочёл книгу Саши Соколова «Школа для дураков» и откликнулся на неё фразой, которая потом выносилась на первое место в рекламировании этого автора: «...обаятельная, трагическая и трогательнейшая книга»[18].

Книга Соколова стала предметом гордости издательства «Ардис». Ведь это сам Бродский откопал её в ворохе присланных рукописей и порекомендовал к изданию, сам Набоков похвалил. Вскоре и автор появился на пороге и оказался таким же обаятельным, как его герой-рассказчик. Мне довелось читать «Школу» ещё в России, и я с готовностью добавил её в свою подпольную библиотеку, рекомендовал читателям. И когда Проффер положил рядом с моей наборной машиной Рукопись новой книги Соколова «Между собакой и волком», я начал листать её, чтобы проверить, понятны ли мне рукописные поправки, сделанные автором в машинописи. Ничто не предвещало беды, пока...

Нет, тут потребуется отступление, некий экскурс в историю мировой литературы и даже — отчасти — медицины.