Ты такой светлый - Туре Ренберг

Во мне как в почве

вздыбились разом

забитые прежде сваи

Ивот опять. Мы вернулись в гостиницу и легли спать. Я был навеселе и быстро вырубился. Среди ночи проснулся и точно как прошлой ночью не сразу сообразил, где я. Ты в Лондоне, сейчас ночь, завтра матча нет, а времени сейчас, сколько же, а, 04:15. Что‐то рядом шелохнулось. Я не шевелился; лежа спокойно, осторожно огляделся, слегка приоткрыв глаза.

Стейнар стоял у окна, занавески были раздвинуты. На этот раз мне было видно вполоборота его лицо, освещенное уличными фонарями.

Белое как молоко.

Мы сели в красный туристический автобус. Начинался воскресный день. Автобус вез нас по оживленным улицам столицы. Не могу сказать, чтобы я задумывался об увиденном ночью. Просто не знаю. Думаю, нет; когда у тебя на глазах человек переживает что‐то сугубо личное, ты же не будешь соваться к нему без нужды. Мы увидели лондонский Тауэр, Букингемский дворец, увидели Темзу и Глаз Лондона, Биг Бен, Трафальгарскую площадь, собор святого Павла, Вестминстерское аббатство, дом 10 по Даунинг-стрит. Мы разговаривали о вчерашнем происшествии со Стейнаром, о “Вест Хэме”, о необходимости время от времени выбираться куда‐нибудь, необходимости получать новые впечатления. Мы сошли в Сохо и пообедали в индийской едальне, разглядывая и весело комментируя откровенных гомиков, которых полно в этом районе. Когда индийцы за стойкой поставили Брюса Спрингстина, выяснилось, что Стейнар дважды бывал на концертах “Босса”, и это сблизило нас еще сильнее – я тоже большой поклонник Спрингстина. Еще я узнал, что Стейнар и его жена вместе уже 12 лет и он, по его словам, любит ее до умопомрачения, не знаю, что бы я делал без неe. Самолет отправлялся около четырех, до Хитроу мы добрались заблаговременно, и я накупил в магазине такс-фри всякой всячины. Стейнар вообще ничего не купил, а когда я спросил, почему, он ответил так тихо, что я не разобрал слов. Глаза у него были маленькие, как рисовые зернышки, и всю дорогу домой он вел себя необыкновенно тихо, даже смирно. Теперь‐то я знаю, чем он на самом деле был занят накануне, и мне понятно, почему он так притих. Понятно, но – непостижимо.

Вибеке встретила нас в аэропорту, и я сразу заметил, что держится она как‐то неестественно. Hа наши со Стейнаром вопросы отвечает невпопад, рассказы о поездке слушает вполуха, даже про то, как в Центральном парке на Стейнара напала девушка-наркоманка из Кройдона. Радио она включила так громко, что разговаривать было невозможно, выглядела рассеянной и беспокойной, похоже было, что ей не терпится вернуться домой. Сначала я подумал: злится, что осталась одна с детьми в выходные. Такое случалось и раньше: приеду, бывало, домой, и тут выясняется, какое это для нее проклятье – остаться одной с детьми. Приходится таскать их с собой в школу на собрания, отменять встречи с членами муниципального комитета, вот Вибеке и зла как черт и винит во всем меня, устроившего себе развлечение в виде поездки в Лондон на футбольный матч. Это правда, конечно, но нужно помнить, что не я один позволяю себе подобное. Вибеке и сама несколько раз в год уезжает куда‐нибудь, она вообще не бывает дома гораздо чаще меня, и хотя это в основном рабочие поездки, то есть не совсем то же самое, что мое питье пива и распевание фанатских гимнов в Лондоне, но отчасти – то же самое, в том смысле, что работу свою и все, что с ней связано, Вибеке обожает так же, как я обожаю “Вест Хэм”, однако я (тут надо отдать мне должное) никогда ее этими разъездами не попрекаю.

Но тут я эти мысли быстренько отбросил, потому что видел: дело в чем‐то другом.

Стейнар сидел на заднем сиденье тихо-тихо, что ему совсем не свойственно.

Вибеке часто косилась в салонное зеркало, словно искала Стейнара взглядом. В чем дело? Чем ближе мы подъезжали, тем сильнее я нервничал. Когда из‐за поворота показалась обогатительная фабрика, мне показалось, что Вибеке слишком гонит. Это было совсем не в ее стиле.

Мы зашли в дом, высадив Стейнара у его калитки – нам надо обязательно съездить туда еще, Йорген, только лучше без наркоманов, хe хe, – и Вибеке взяла обе мои руки в свои. И сказала:

– Идем.

Провела меня в гостиную.

– Что случилось? – спросил я.

– Идем, – повторила она, и мы сели.

– Вибеке, не тяни, – выговорил я, испуганно озираясь. Где же Эйольф с Видаром? Все внутри у меня похолодело. – Вибеке, что случилось, с детьми все в порядке? Где они?

Она покачала головой.

– У детей все хорошо. Эйольф гостит у Халвара, а Видар ушел играть в футбол с Tургейром и его приятелями.

– Так что тогда? Значит, что‐то со Стейнаром, раз ты в машине не хотела говорить?

Она странно посмотрела на меня:

– Со Стейнаром? Что с ним может случиться?

И правда, что?

Вибеке сжала мои ладони.

– Я не хотела говорить об этом в машине, Йорген.

– Ну?

Она втянула в себя воздух, медленно выпустила его и сказала:

– Это Финн.

Воздух словно бы пронзила стрела, похожая на тоненький, обжигающий луч света, вонзилась в кожу и, вспоров ее, проткнула меня насквозь. Обескровила.

– Финн?

Я заплакал. Вибеке крепко вцепилась мне в плечи.

Кивнула:

– Он покончил с собой.

Лету 2014 года предстояло оказаться рекордно жарким, но мы этого еще не знали. Мы с Финном не раз обсуждали, чем бы нам вместе заняться во время летнего отдыха, правилами это разрешено, если позволяет состояние пациента, если врачи-специалисты и психологи дадут заключение, что пациенту это будет полезно.

Мы с Финном начали обдумывать разные возможности чуть не за год, и зачинщиком этих разговоров всегда выступал я. За время моей работы, а это без малого десять лет, я не раз брал с собой подопечных в поездки. Больше всего мне запомнился вояж на рок-фестиваль в Финляндию с Бьернaром, молодым парнишкой с полным набором признаков маниакальной депрессии и тяжелыми психозами. Вылазка удалась, Бьернaр тогда здорово раскрепостился, открыл для себя массу нового. Наверняка и Финну пошло бы на пользу отправиться со мной на чемпионат мира по футболу в Бразилию, если бы нам удалось это организовать. Деньги‐то у Финна были – и благодаря полученному наследству, и благодаря заботам тетки, сжалившейся над ним, когда вскрылось, сколько он в детстве натерпелся в семье ее брата. Да и система работала на него. Мы надеялись увидеть Агуэро, увидеть Швайнштайгера и Суареса. Для меня футбол – увлечение, а для Финна, думаю я, футбол был светом в окошке, едва ли не единственным светлым пятном в его жизни.

Посмотреть футбольный матч – светлая, умиротворяющая радость.

В это время он забывал, кто он такой, или, может, понимал, каким хочет быть, откуда мне знать; когда мы вместе смотрели