Портрет - Александра Плен

— В смысле? — Джордж ошеломленно уставился на детектива.

— Я опрошу всех. Они скажут, что ничего не видели. В такой суматохе и неразберихе трудно за кем-то уследить. Или еще хуже, начнут придумывать несуществующих людей и события. И я только потрачу драгоценное время и запутаюсь в поисках фантомов.

— Но есть нитки с рубашки, — с надеждой произнес Джордж.

— Спектральный анализ? — улыбнулся детектив. — Он ничего не даст. Мы же не сможем взять ткань с одежды, в которой были все гости и прислуга? Вы разоритесь на экспертизах. И не факт, что мы обнаружим его среди них. Если это чужой человек, мы вовсе его не найдем. Рубашка уже сожжена или выброшена в мусорный бак.

— Понятно, — опустил голову Джордж, — но хоть что-то Вы сможете посоветовать?

— Не покупать больше картин на черном рынке, — улыбнулся детектив, — или более тщательно их прятать.

Гарсия встал и протянул руку.

— Если узнаю что-то новое, я Вам сообщу.

— Спасибо, детектив, — пожал руку Джордж, — буду ждать новостей.

* * *

— Полная амнезия, — вынес вердикт один из докторов.

Консилиум собрался утром, как только Анна Симпсон появилась в палате. Она взяла на себя роль моей опекунши, так как за неделю нахождения в больнице ни моих родственников, ни друзей полиция не нашла.

«Странно было бы, если бы нашла», — подумала я тогда, когда полицейский в последний раз приходил в госпиталь.

Непонятное слово «амнезия», озвученное в первый же день моего прибытия сюда, стало спасением. Это значило, что я не должна рассказывать о том, как появилась на свет, о том, кто меня нарисовал, и кто я на самом деле. А должна только мило хлопать глазами и на все вопросы отвечать — не помню.

— Но она знает свое имя, — произнесла Анна обеспокоенно.

— Почти все больные амнезией помнят имя. Это самое личное, что у них есть, так что неудивительно, что Лаура его вспомнила. Ее болезнь вызвана не физическим повреждением, так как ничего серьезного мы не нашли, а психологической травмой, а это гораздо сложнее вылечить. Она не только потеряла память, но и разучилась говорить, писать и читать. Так же у нее очень слабые мышцы на ногах и руках. Словно она последний год лежала в кровати и не вставала. Много непонятного в этом конкретном случае, но без помощи Лауры мы не сможем разобраться. А она ничего не помнит.

Некоторое время доктора еще перекидывались между собой странными терминами, а потом ушли. В палате остались сеньор Перес, мой лечащий врач, и Анна Симпсон, моя спасительница. Бинты еще не сняли. И пусть говорили, что на моем теле в основном царапины, глубокие и не очень, доктор решил перестраховаться.

— Очень странно, — задумчиво ответила Анна, — как Лаура вообще появилась на берегу? Я проверила сводки новостей. Ни одного крушения за последние несколько дней. Может быть, это было неизвестное судно, заплывшее в Балеарское море?

— Не знаю, — ответил доктор, — мы поместили ее фото в газетах. Но лицо было исцарапано и перевязано бинтами. Вряд ли кто-нибудь ее узнал бы. Подождем, когда снимем повязки и тогда еще раз сфотографируем.

Я подумала, чем мне грозит эта процедура. И смогут ли узнать меня Алан или Джордж по фотографии?

— Жаль, что Вы выбросили ее рубашку, — вздохнула Анна, — еще тогда, на берегу, я заметила, что ткань была особенная, и вышивка по воротнику очень интересная. Таких сейчас не делают.

— Она была вся в крови и изодранная, — с сожалением ответил доктор.

Я переводила смиренный взгляд от доктора к Анне. Все складывалось, как нельзя лучше. В больнице я в относительной безопасности. Полиция больше не приходила. Семейная пара, которая меня подобрала, оказались милейшими людьми они регулярно навещали в госпитале. Мне было стыдно им врать, но правда была гораздо хуже.

— Единственное, что мы можем предложить для лечения амнезии — гипноз, — продолжил доктор. Я испуганно дернулась. Это еще что такое?

— А он сможет помочь? — нахмурилась Анна. — Я слышала, что гипноз редко бывает эффективен.

Доктор развел руками.

— Давайте попробуем? Могут пройти годы и даже десятилетия, пока Лаура вспомнит. А может, и не вспомнит вовсе.

— Ты как, девочка? — Анна повернулась ко мне и заглянула в глаза. — Согласна?

Я молча кивнула. Что мне оставалось делать? Гипноз, так гипноз.

За неделю я смирилась с тем, что я жива. Миллионы мыслей посещали меня. Как это случилось? Сама ли я ожила или кто-то помог? Это было изначально запланировано или просто нужно было пятьсот лет набираться сил? А, может, я ожила, потому что влюбилась? Ведь раньше я никогда сама не любила. Волшебство отсутствовало в этом мире, но то, что со мной произошло, по-другому было не назвать. А может, я мало знаю о человечестве, душе, Боге? А вдруг волшебные вещи случаются? И я — наглядное тому подтверждение?

Все было странно и абсурдно. Первый позыв в туалет. Первые спазмы голода. Мытье тела, головы, расчесывание спутанных волос, боль от уколов. А еще я спала! Я никогда не спала в своей жизни, только уходила в небытие. И мне снятся сны! Это так интересно, просыпаться утром, с первыми лучами солнца. Наслаждаться гладкостью простыней, которые скользят по коже, запахом мыла, зубной пасты. Вкусом апельсина на завтрак.

Я родилась заново. И пусть изучала жизнь людей более четырех сотен лет, многое от меня ускользнуло. Нужно было учиться есть, пить, ходить в туалет, мыться. Столько разнообразных действий, которым учат в детстве и которые сопровождают человека в его жизни. Мне было немного проще — я наблюдала за многими вещами и знала, что они означают. Удивительно так же то, что больше всего я почерпнула из жизни в борделе. Там бытовые обыденные вещи происходили на моих глазах — мытье, макияж, одевание — раздевание, штопка, глажка и еще сотни разнообразных действий. Лицеприятных и не очень. Я даже видела, как вправляют вывихи и лечат порезы. И, увы, бьют и насилуют.

Разговаривать я научилась очень быстро. Одну ночь потренировалась со звуками, которые могло издавать горло, и легко принялась складывать слова, а потом и предложения.

Анна и Джон Симпсоны приехали в Испанию из Америки. Они купили небольшую виллу на побережье Средиземного моря. Их дети и внуки выросли, денег было достаточно, да и старость лучше коротать в теплом благодатном климате, чем в холодной Миннесоте. Анне было семьдесят четыре, а ее мужу семьдесят пять. Мы общались на испанском, но и английский я немного знала, так как провисела семьдесят пять лет в национальной портретной галерее в Лондоне, пока меня не обменяли на один из портретов кисти Франсуа Жерара. Мне очень повезло, что Симпсоны гуляя в тот вечер, зашли чуть дальше, чем обычно, и нашли меня на мокром песке.

После обеда сняли бинты. Я не слишком переживала за внешность. Пока она существовала отдельно от меня самой. Лицо, как лицо. Уродство и красота понятия относительные, мне ли этого не знать? В музеях я видела странные картины с перекошенными лицами и ими восхищались даже больше, чем мной. А вот Анна очень беспокоилась, чтобы царапины не оставили следов.