Сыновья - Вилли Бредель

завернут в эту газету. Украденный, в гавани украденный кофе, завернутый в социалистическую газету, здесь, в его доме!..

— Как попала к нам эта газета? — Он протянул газету жене.

Она побледнела.

— Боже мой, Тиас… Это… это чистая случайность… Право же, чистейшая случайность… Я… Мне… надо было кое-что завернуть.

— Ты взяла у Флеша?

— Возможно, Тиас… Очень может быть… Возможно, что это фрау Флеш. Она вчера заходила к нам… Верно, я попросила у нее ненужную бумагу.

Ложь. Сплошная ложь. Брентен опустил голову. Какой смысл продолжать разговор, задавать вопросы? Ему лгут в его собственном доме. Его собственная жена лжет ему.

В кухню вошла Агнес, больная дочка Брентенов. Она поймала предостерегающий взгляд матери, посмотрела на отца, державшего в кулаке смятую газету, и тихо, стараясь не шуметь, села к столу. Ей было любопытно, чем все это кончится.

Матиас Брентен тихо спросил жену?

— Тебе принесли ее, чтобы показать объявление? — Он ухватился за эту мысль, как утопающий за соломинку.

— Какое объявление, Тиас?

Голова его снова поникла. Он ничего не ответил.

Нет, по-видимому, все так и есть. В эту газету было что-то завернуто. Скрыли от него лишь одно — что именно было завернуто.

Фрау Минна поторопилась накрыть стол к завтраку. Она высыпала молотый кофе в кофейник и заварила его кипятком.

Брентен сидел, подперев голову обеими руками, Минна поставила перед ним пузатую чашку, до краев наполненную кофе, и он невольно вдохнул крепкий щекочущий аромат.

— Кофе?

— Да, Тиас, натуральный кофе.

Он резко отодвинул чашку, поднялся и, стуча сапогами, вышел из кухни.

— Что тут произошло? — спросила Агнес.

— Тс… тс… — Вся дрожа, фрау Минна прислушалась. — Из-за этой проклятой газеты. До чего глупо, что я не сожгла ее сразу.

С шумом хлопнула наружная дверь.

— Ушел… Без завтрака, не попрощавшись. — Фрау Минна, совершенно убитая, опустилась на стул мужа.

— Что там было, в этой газете? — Агнес подняла ее с полу, разгладила и принялась читать.

— Какое-то объявление!

Девушка пробежала глазами объявления. Они едва заполняли половину полосы. В «Гамбургер нахрихтен», которую получали Брентены, объявления занимали добрых несколько страниц.

Агнес не нашла в газете ничего особенного и отложила ее в сторону.

Этот инцидент нисколько не повлиял на прекрасный аппетит дочери Матиаса Брентена. Она приготовила бутерброды с повидлом и налила себе чашку кофе.

— Возьми овсяной каши, — сказала фрау Минна. — На плите стоит.

Агнес неожиданно вскрикнула:

— Мамочка, скажи, как зовут сына нашего дяди-социалиста? Не Вальтер?

— Что?.. Да, Вальтер! Почему ты вдруг спрашиваешь?

— Вот, погляди-ка: Вальтер Брентен. Делает доклад о немецкой песне… Да нет, не может быть. Он, по-моему, совсем еще мальчишка.

— И это напечатано в газете?

— Вот тут, прочти!

Фрау Минна прочитала и вздохнула:

— Боже ты мой, это, наверно, отец и прочел. Теперь все понятно. — В голосе ее послышалось облегчение.

— Это сын дяди Карла? Ты уверена? Сколько же ему теперь лет? Пятнадцать или шестнадцать, не больше ведь?

— Кому же и быть, как не ему. Конечно, он. И надо же, чтобы именно эта газета попалась отцу на глаза!

IV

Минна Брентен, взяв для мужа завтрак, направилась в таможню. Ее дочь Агнес, усевшись в гостиной у окна, принялась внимательно изучать социалистическую газету, виновницу стольких неприятностей. Всю первую страницу она прочитала от первого до последнего слова и, к своему разочарованию, не нашла там ничего предосудительного. Все было, по ее мнению, очень благопристойно, чинно и даже вполне понятно. Ни одного недоброго слова о кайзере или правительстве, ни звука против войны, и вообще — ни следа вражды или ненависти к кому бы то ни было. Возвращение каперского судна «Чайка», о котором недавно сообщали, отмечалось и этой газетой, причем по адресу команды расточались щедрые похвалы, а капитан корвета граф Дона-Шлодиен был назван осмотрительным, храбрым и удачливым моряком. Агнес недоумевала, почему столько людей, в том числе и Тиас, так возмущается этой газетой? Совершенно так же, как и в «Нахрихтен», здесь сообщалось, что «Чайка» потопила четырнадцать вражеских кораблей, установила сто мин и привезла на родину из своего каперского рейса богатую добычу — золотых слитков на миллион. Успехи германского оружия в Албании тоже вызвали ликование газеты. Правда, в большой статье под названием «С открытым забралом» содержались нападки на канцлера Бетман-Гольвега, которому вменялась в вину неопределенность его позиции. Подумаешь! В верноподданнической газете «Нахрихтен» Агнес читала статьи и не с такими еще выпадами против канцлера. Она была разочарована. Она ждала куда более волнующих открытий.

Когда мать вернулась, Агнес засыпала ее вопросами. Прежде всего ее интересовало, почему брат Тиаса, этот самый дядя Карл, стал социал-демократом.

— Да откуда же мне знать, детка, — сказала фрау Брентен. — Я с ним почти незнакома, знаю о нем больше понаслышке. Не помню даже, сколько лет мы не встречаемся, понятия не имею, что он делает, чем занимается. Мы ведь всегда старались держаться подальше от родни.

— Очень жаль! А какой он внешне? Похож на Тиаса?

— Не приставай ко мне. Уж сегодня-то я совсем не расположена говорить о дяде Карле.

Агнес замолчала. Начала кашлять. Все сильнее, сильнее. За кашлем последовали стоны.

— Что с тобой? — озабоченно спросила мать.

— Ничего. Ровно ничего.

Однако приступ кашля и стоны не прекращались.

Встревоженная мать поспешила на кухню согреть молока.

Когда она вернулась, Агнес, бледная как смерть, лежала на диване.

— Бог мой, деточка, что с тобой? Ты ведь как будто неплохо себя чувствовала?

— Если ты со мной так дурно… — приступ кашля, — так дурно… — новый, еще более длительный приступ, — так дурно обращаешься…

— Это я-то с тобой плохо обращаюсь! — воскликнула с изумлением и с некоторой обидой фрау Брентен.

— Ну да! Я тебя спрашиваю, а ты… — кашель, — …ты так свысока отве… — отчаянный кашель, — отвечаешь… — снова кашель. — Ты на меня вообще все меньше и меньше обращаешь внимания.

Ах, как она страшно кашляет! Фрау Брентен признала свою вину. Она пообещала дочери, что этого больше никогда не будет, и пусть Агнес спрашивает ее сколько душе угодно.

Она принесла в гостиную картофель и миску и присела на пуф против больной, которую сразу же перестал мучить кашель. Затаив дыхание, Агнес слушала Мать.

— Дядя Карл? Да, лицом он похож на Тиаса. Маленький, коренастый, пожалуй, еще ниже ростом, чем Тиас. Голова у него такая же лысая, а усы еще пышнее, закручены кверху, как у кайзера…

— Ох, и смешной же он, наверно! И усы, говоришь, как у кайзера? Мне казалось, что социал-демократы против кайзера.

— Против, конечно. Но вряд ли против его усов. Говорят, что Карл очень веселый и живой человек, любит компанию, не