Кровавый след бога майя - Юлия Алейникова

Никаких определенных правил для въезда в советское государство не существовало, но всякий прилично одетый и грамотно изъясняющийся человек вызывал у служителей новой власти подозрение. Известно было также об их исключительной жадности. Успех дела, по слухам, целиком зависел от размеров взятки и аппетитов чиновника, сидящего на таможне.

Средства, чтобы дать взятку, у Николая имелись. Пухлым кошельком он разжился еще на берлинском вокзале. Какой-то незадачливый бюргер поскользнулся, упал в лужу, ударился и беспомощно барахтался на платформе не в силах подняться. Проходящий мимо Николай остановился, чтобы помочь. Когда расстроенный, в безнадежно испорченном пальто немец подобрал свой багаж и испарился, в руках у Николая остался пухлый бумажник. Он сам не понял, как это случилось.

Деньги пришлись как нельзя кстати. Николай приобрел билет в мягкий вагон и под мерный стук колес долго размышлял о собственном неконтролируемом нравственном падении. Промучившись почти до рассвета, он дал себе слово по возвращении в Петроград исповедаться, причаститься и встать на путь исправления.

Границу миновали успешно. Выручили немецкие марки и еще тот факт, что Николай покинул родину ребенком, ни в каких политических движениях не участвовал, в армии не служил, зато служил простым матросом и чернорабочим в порту и выглядел не как сытый барин, а как изможденный пролетарий.

Но сам он полагал, что дело вовсе не в его трудовой биографии. Дело было в Ах Пуче.

Санкт-Петербург, 2016 год

— Игорь Сергеевич, объясни, что у вас происходит с делом… — Полковник Тубасов перелистал бумаги на столе. — Вот, с делом Барановского. Почему не закрываете? Очевидно же, что это не убийство, а несчастный случай.

— Не согласен, — потряс головой Мирошкин. — Владелец ценной коллекции, трезвый, проблем со здоровьем нет. Не мог он сам по себе свалиться под электричку.

— Ерунда, — отмахнулся полковник. — У тебя на очереди еще три убийства, правда, не такие изысканные, художественной галереей не иллюстрированные. Заканчивай дурака валять и закрывай дело.

— Пожалуйста, дайте мне три дня. Если ничего не накопаю — закроем. Но все, Роман Петрович, за то, что Барановского убили. — Капитан достал платок — промокнуть лоб. — Просто и не изобретательно, и убили, само собой, из-за коллекции.

Полковник шумно втянул носом воздух. Сыщицкий инстинкт и природная добросовестность боролись в нем с желанием выслужиться перед начальством. А начальству, как известно, больше всего нравятся бравые отчеты и позитивная статистика.

— Ладно, три дня, — нехотя согласился полковник. — Через три дня представишь мне убийцу с уликами, доказательствами и свидетелями.

— Роман Петрович!

— Все. Свободен.

— Излагайте, что удалось выяснить.

Настроение после общения с начальством было скверным. Никиту и Илью он с самого утра отправил в консерваторию и в Союз композиторов собрать сведения о покойном.

— Владислав Барановский был человеком замкнутым, нелюдимым…

— Это я раз сто и без вас слышал. Дальше.

— Но! Несколько лет назад был у него роман, — зачастил Илья. — Или не роман, а так… Влюбилась, словом, в него одна аспирантка, тихая такая мышка. Очень за ним ухаживала, и он вроде к ней интерес проявлял, но толку не вышло. Она окончила аспирантуру и отбыла восвояси, кажется, куда-то преподавать. Зовут Котлова Анна Алексеевна.

— Разыщи на всякий случай. Еще что?

— Агнесса Барановская, — перехватил инициативу Никита. — В вечер убийства была у себя в коттедже, ее видели гуляющие. Сидела у окна, работала. Но! Говорят, в Дом творчества к ней несколько раз приезжал какой-то молодой человек. Свидетельница предположила, что аспирант или студент, но коллеги Барановской, отдыхающие там же, утверждают, что таких аспирантов у них нет, студентов тем более. Да и староват он для студента, уже за тридцать. Надо бы выяснить, что за тип. И еще был один разговор, — усмехнулся Никита. — Некто Бурко, господин преклонных лет, был у кого-то в гостях, услышал, что я о Барановских расспрашиваю, — и тут же меня под локоток и в кусты. Так вот, он утверждает, что никакого согласия в этой семейке не было. С тех пор как умер папаша Агнессы и Владислава, все Барановские спали и видели, как бы захапать коллекцию в единоличное пользование. Друг с другом не общались, потому что ненавидели друг друга до судорог, особенно мамаши Агнессы и Владислава. Еще, как я понял, по молодости лет Леонид Аркадьевич состоял в интимных отношениях с мамашей Владислава Барановского, той самой, что сейчас обретается в Израиле. И вроде как отношения были не бескорыстные: покойный композитор Юрий Барановский был обласкан властями, беспрепятственно выезжал за границу, даже в капстраны, а это по тем временам все равно что на Луну слетать. По слухам, сотрудничал с органами на добровольной основе.

— Если беспрепятственно выезжал, наверняка сотрудничал, — кивнул капитан.

— Вот. А как только этот композитор помер, все его жены и наследники сразу перегрызлись. Погодите, самое главное, — заторопился Никита, заметив, что капитан собирается его остановить. — Вы знали, что Юрия Барановского тоже убили, и именно в Репине? Бурко сказал, что тогда посадили какого-то жулика.

— Интересные сведения. — Капитан даже о кофе забыл. — Значит, так. Поднимите дело об убийстве Барановского-старшего — раз. Разыщите мать Агнессы и мать Владислава — два. Выясните все о семействе Леонида Каргина-Барановского, проверьте алиби всех членов семьи — три. Найдите молодого человека, который приезжал к Агнессе, — четыре. С юристом, который ведет дела коллекции, я сам свяжусь. Ясна задача? Приступайте.

— Митя, я в городе, сможешь приехать? — На блеклом лице Агнессы появилась нелепая кокетливая улыбка.

— Не сейчас, — придушенным голосом ответили на том конце. — Давай завтра с утра.

— Между прочим, еще только пять. — Теперь к кокетству примешивались нотки раздражения.

— Я обещал быть на даче не позже семи. Давай завтра в десять.

Агнесса молчала и громко дышала в трубку.

— Не дуйся. Ты прекрасно знаешь, что я человек не свободный и не могу вот так сорваться. Завтра в десять у тебя. — Он звонко чмокнул губами и отключился.

Агнесса осталась стоять с умолкнувшей трубкой. Ситуация была невыносимой. Она не привыкла ни от кого зависеть, никого ждать, упрашивать, ревновать. Да, она ревнует, самым прозаическим образом! В ее-то годы!

Она взглянула в зеркало: некрасивая, старая, с проседью в лохматых кудрях. Все правильно, именно ей и положено ревновать. С тех пор как в ее жизни появился Митя, Агнесса потеряла покой. Все переживания юности обрушились на нее, увядающую сорокадевятилетнюю женщину. Она ревновала, закатывала сцены, рыдала, хохотала как ненормальная и просто не могла им насытиться — жаждала его постоянно до потери рассудка. Удивительно, как она еще находила силы работать.