Темная история в третьем роддоме - Светлана Нарватова

— А еще лучше, если сама какой-нибудь стишок сочинишь. Тогда еще больше магии вольется, и ритуал будет действенней. А еще, — вдохновенно рассказывала она, — можно отправить самой себе приглашение на собственную свадьбу. Купить самую красивую открытку-приглашение, написать: «Дорогая моя! Рада тебе сообщиться, что в этом году я выхожу замуж за самого лучшего и любимого мужчину. Приглашаю тебя разделить этот праздник», и подписать. А потом вложить в красный конверт и отправить себе по почте.

— Вот на почте-то повеселятся твоей шизофрении, — колко отреагировала Ангелина.

— Да, нет, прикольно, — возразила Таня, натягивая за дверцей шкафа теплые колготки. — А еще что?

— Что, решила завести мужика? — окрысиласть Геля на нее.

— Я, вроде как, уже завела, — призналась, посмеиваясь, Татьяна.

— Игрушечного? — явно издеваясь, поинтересовалась акушерка.

— Угу. Надувного, — кивнула Таня, чтобы не разочаровывать девушку. — Теперь хочу настоящего.

Агрессия Ангелины сдулась от непроходимой тупости собеседниц. Маргарита, которая начала этот спор, теперь тихо сидела в уголочке и, боясь привлечь на себя огонь, молча переводила взгляд с одной противоборствующей стороны на вторую и третью.

— А еще нужно купить пару мужских тапочек и поставить их в прихожей. И представить, что их носит твой будущий муж.

— А нужно конкретного будущего мужа представлять? — подала-таки голос Марго, видимо, проникнувшись Таниным энтузиазмом.

— Нет, не обязательно. Главное, представлять, что рядом с тобой есть кто-то, кто тебе нравится. А еще, тапочки нужно выгуливать, — рассказывала Ольга.

— На шлейке? — не удержалась Таня.

— Нет, в сумочке. Хочешь, чтобы был общительным — иди с ними в клуб. Хочешь, чтобы интеллигентный был — сходи с ними на выставку. Хочешь, чтобы работящий — сноси на работу.

— Знакомишься там с парнем, — подражая Ольгиным интонациям, как бы продолжила Ангелина, — вынимаешь из сумочки тапочки, и, как в «Золушке», примеряешь. Подошли — берем, не подошли — посылаешь лесом.

Оленька на сарказм оппонентки ответила жесточайшим игнором.

В голове у Татьяны вырисовывалась общая система.

— Ангелина, ты зря так. Общий принцип этой магии какой? Поломать стереотип поведения. Заставить сделать что-то непривычное, безумное. А там течением знаешь, куда занести может?

— Куда? — саркастически полюбопытствовала та.

— Ой, лучше тебе и не знать, — Татьяна подмигнула и взялась за пуховик. — Ладно, девочки, хорошо с вами, но я домой. Помыться нужно, переодеться, трусы, опять же, на люстру закинуть. И обратно в больницу. Я после обеда в подчинение к Маме Фриде поступаю. Нужно морально подготовиться.

Дома, в съемной «студии», Таня быстро скинула с себя вещи и полезла в душ. Отпарившись под теплыми струями, она обтерлась махровым полотенцем. Зеркало затянуло паром, и Таня провела по нему рукой. Татьяна потянулась ближе к зеркалу, рассматривая себя без очков. Отражение было лишено обычной резкости и было вполне приятно. Губы у нее классические. Не толстые, не тонкие, хорошо очерченные. Если правильно накрасить, приятные, умеренно пухлые губки. Нос нормальный. Обычный, такой, славянский нос. Карие глаза с красивым разрезом. Если еще и реснички накрасить, то вообще выйдет шикарно. Правда, через минусовые очки глаза кажутся меньше. Но можно линзы надеть. Хотя в линзах Таня чувствовала себя не очень комфортно. Но красота требует жертв. Главное, определиться, во имя чего эти жертвы.

Взгляд Татьяны упал на белые в красные сердечки трусы. Не совсем красные, зато про любовь. Зуева быстро застирала их под краном и вышла в комнату. На потолке висела простенькая четырехрожковая люстра. Идеально для совершения маленького безумия. Впрочем, после того маленького безумия, которое Таня совершила сегодня ночью, какие-то трусы на люстру были каплей в море. Кстати, после «безумия» Татьяна не досчиталась жгута. Ключ от кабинета волшебным образом нашелся на «постовом» столе, и Зуева забежала туда подобрать потерю, но в кабинете было так, словно ничего там и не было. По всему выходило, что Дежнев, к своей неразборчивости в связях, еще и фетишист. И всё же Зуева забралась на диван, чтобы быть повыше, и проговорила:

— Трусы на люстру, — задумалась, подбирая рифму, — СтасБорисыч шустро в мою жизнь приди… — тут Татьяна снова напрягла свои поэтические способности и закончила: — И не обмани.

И швырнула трусы. Которые звучно шлепнулись на пол. Не быть ей баскетболисткой. Таня подняла их, сполоснула под струей и швырнула снова. Теперь стоя прямо под люстрой. Снова мимо. Но теперь Тане удалось их поймать. Остался третий раз. Последний. Эх, размечталась, Татьяна Егоровна. Таких, как ты, у Дежнева вагон и маленькая тележка. В смысле, целое отделение и еще два соседних этажа. Таня, не глядя, подбросила трусы вверх, ожидая, что они звучно шмякнутся. Но ничего не услышала. Она посмотрела на пол. Пусто. Потом наверх. Трусы висели на загогулине рожка.

Хм.

Ну, вот. Дело сделано. Теперь осталось просушить волосы, приготовить еду «на вынос», и можно отправляться обратно в больницу. Таня включила телефон, чтобы посмотреть, сколько времени. И увидела входящее с очень содержательным текстом.

«Привет!», — написал Станислав Борисович. Только что.

«Доброе утро, Станислав Борисович», — вежливо ответила Таня. — «Не могли бы вы вернуть мне жгут?»

«А то что?» — прилетело от Дежнева.

«А то будет хищение материальных ценностей», — напомнила Таня.

«Тю! Таки шо мне ваши пять копеек, как сказала бы на это глубокоуважаемая Фрида Марковна», — и пока Таня приходила в себя от наглости заведующего, прилетело продолжение: — «На фоне неуставных отношений с подчиненной, развратных действий сексуального характера по отношению к медперсоналу, использования служебного помещения и оборудования в личных целях и отсутствия на рабочем месте во время дежурства».

Таня хихикнула.

«Так это ты — бывалый рецидивист. А для меня хищение материальных ценностей — первое правонарушение», — призналась она.

«Ладно. Так уж и быть. Открою страшную тайну», — ответил Дежнев со смайликом-привидением. — «Твой жгут лежит в том самом ящике, где раньше лежали записки. Можешь забирать, пока я добрый» — И смайлик умывающегося котика. — «Но учти: рано или поздно я тебя поймаю. И отшлепаю».

Настроение у Станислава Борисовича было хоть разливай по бокалам — до того игривое и пьянящее. Оказывается, и после сорока жизнь полна открытий. Даже в отношении собственной персоны. Разве Стас в здравом уме и твердой памяти мог предположить, что будет зажигать в темной комнате, с завязанными руками, хрен знает с кем — и не будет испытывать на этот счет угрызений совести. Хотя совесть — это громко сказано. Скажем так, не будет испытывать по этому поводу никакого дискомфорта. Кроме распирания в штанах. Стеснительно-хулиганистая Пипетка неясной этиологии попала точно в цель. Точнее, не так. Била она по мозгам. А отдавало почему-то ниже пояса. Стас предвкушал, как Пипетка отреагирует на довесок к жгуту. Как бы ему хотелось это видеть! Как недовольно сходятся темные Татьянины брови. Как полыхают возмущением ее темные глаза. Почему именно Татьяна? Потому что она смотрелась в этой роли лучше других. И потому что Стасу так хотелось. Конечно, он нормальный мужик, и поглядывал на молоденьких и симпатичных девчонок. Но скорее в целях эротически-фантазийных, чем сексуально-практических. Печально было сознавать, что он дошел до стадии, когда мужчин тянет на свежее мясцо. Но оно было таким нежненьким, таким живеньким, так задорно скакало, что, ну, как не впиться в этот сочный бочок? Разумеется, ничего серьезного. Татьяна ему в дочки годилась, если бы Дежнев своевременно подсуетился. Кто бы ему, дрыщавому очкарику, дал в его пятнадцать лет? Но если бы дал, то у него могла бы быть дочь ее возраста. Или сын. Это же другое поколение. Другие вкусы. Другие интересы. Другие фильмы. Другие песни. Другой мир. Нет, конечно, ничего серьезного. Но пока фартит, нужно пользоваться.