Молитвослов императрицы - Мария Спасская

Влас крайне редко брал извозчика, предпочитая ходить пешком. Он шел по городу легко и споро, глубоко надвинув кепи и придерживая свободной от кофра рукой в перчатке разлетающиеся полы пальто. Мимо изредка проскальзывали сани с седоками, торопился автомобиль. День за днем проделывая этот путь, Воскобойников выработал технику сокращений, срезая углы покрытых настом газонов и ныряя в переулки. Влас превосходно знал, где нужно менять тротуары, под каким углом пересекать перекрестки, помнил наперечет выступы фасадов, впадины дворов, резьбу на воротах и кованые узоры оград.

Этот город он знал и любил. В раннем детстве матушка во время прогулок вместе с Власом заходила в магазин Густерина на углу Малой и Оранжерейной улиц и покупала на копейку пакетик белых и невероятно вкусных леденцов. Поступив в Николаевскую гимназию, Влас полюбил магазин Митрофанова посреди Гостиного Двора, где продавались тетради. Тетради были толстые и тонкие, а еще там можно было купить переводные картинки и просто картинки, которые наклеивались в тетрадь, и еще деревянные кусочки, которые, будучи опущены в горячую воду, тоже превращались в картинки. И, конечно, Влас просто обожал книжный магазин напротив Соборной площади, где так вкусно пахло новыми книгами, попав туда, он мог задержаться на весь день. Миновав Безымянный переулок, Влас повернул на Широкую улицу, где в доме Бернаскони на первом этаже располагалась мастерская фон Ган.

В последнее время Власа преследовали профессиональные неудачи. В это трудно было поверить, но почти все фотографии Ее Императорского Величества получались с браком. При проявке фотографических пластин императрицу Александру Федоровну окружал темный треугольник, более или менее поддающийся коррекции. Треугольники на пластинах недельной давности были бледны и затушевывались довольно легко. Но на более поздних снимках они стали темнее, и с ними приходилось изрядно повозиться.

Остановившись перед дверью фотографической мастерской, Влас переложил кофр из правой руки в левую, порылся в кармане и между мелкими монетами нащупал дужку ключа. Навалившись плечом на створку двери, отпер тугой английский замок и вошел в пропахшее реактивами помещение. Пошарил по гладкой стене, щелкнул включателем и, щурясь на загоревшуюся под потолком лампочку, мимо мягких диванчиков для посетителей торопливо устремился в лабораторию. Ему не терпелось проявить отснятые дядей Пшенеком пластины и посмотреть, что из этого получится. А также хотелось оценить результаты вчерашней съемки места происшествия.

Начал он с пластин Магельского. Проделал привычные манипуляции с реактивами и особенно не удивился, увидев уже ставший привычным треугольник на снимке. Влас взял инструмент и попытался убрать дымку вокруг сидящей в напряжении, будто аршин проглотила, Александры Федоровны, но вышло неважно. Вздохнув, бросил испорченную карточку в стопку других. Внимание Власа привлекла одна закономерность — на всех неудавшихся фотокарточках императрица сидела. В недоумении пожав плечами, фотограф продолжил проявку.

А вот фотография прогуливающейся Александры Федоровны вышла просто замечательно. И другая получилась хорошо. Та, на которой императрица стоит около окна и держит в руках вязание. Интересно, почему некоторые снимки удаются, а некоторые нет? Неужели все зависит от того, снимается Ее Величество сидя или стоя?

Покончив со снимками царской семьи, Влас перешел к проявке пластин с места происшествия. И вдруг… Поразительно! Вокруг фигуры сбитой женщины — Елизаветы Лукьяновой — проступил темный треугольник, точно такой, как на фотокарточках Александры Федоровны, только темнее, почти черный. Теряясь в предположениях, Влас машинально делал свою работу, перекладывая пластины из кюветы в кювету. Там, за пределами освещенной красным светом лаборатории, хлопали двери, звучали голоса клиентов, Пшемислав Карлович с кем-то любезничал, но Влас ничего не слышал, целиком погруженный в свое занятие.

Закончив, Влас, подслеповато щурясь, вышел на свет, в приемную к дяде Пшенеку. Магельский сидел в кресле, лениво листая английский журнал.

— Ну, показывай, дружок, что получилось, — протянул он руку, забирая пакеты с фотографиями.

Сперва просмотрел снимки Романовых, покачал головой и остался недоволен.

— Непременно забракуют, — убежденно проговорил он, принимаясь за второй пакет.

В нем лежали фотокарточки покойной. Без особого интереса пробежав глазами снимки, Магельский убрал их обратно в пакет и вручил Власу:

— Отвезешь сейчас Пиголовичу. А во дворец поедешь завтра, прямо с утра.

Влас вышел на улицу и вдохнул полной грудью. После пропитанной химическими испарениями атмосферы фотографической лаборатории напоенный хвоей воздух Царского Села казался амброзией. Хотелось пройтись, размять застоявшиеся ноги. Когда на горизонте показалась пожарная каланча, прибавил ходу. Обогнул конюшни и устремился к дверям основного здания. Приятельски поздоровался с дежурным, поднялся на второй этаж и вошел в архив.

В который раз Влас отметил про себя, что Пиголович необыкновенно похож на филина, который хочет казаться человеком и для этого уселся за стол и перебирает бумаги. Соломон Наумович встретил фотографа задумчивым взглядом, приняв из рук пакет со снимками, вытряхнул карточки на стол и бесцветно проговорил:

— Здравствуйте, голубчик. — Сделал многозначительное лицо, понизил голос и продолжил: — Князь Зенин застрелился. Никто еще не знает. Я и сам по случаю узнал.

Знакомая фамилия резанула слух. Перед мысленным взором Власа тут же пронесся сменяющий друг друга калейдоскоп картин — попавшая под автомобиль на Леоньтевской улице красавица, обезумевший от горя супруг погибшей, в пароксизме ярости рвущий в клочья дамскую сумочку, карта Таро, осенним листом планирующая в грязь, и художник Вересаев, рассказывающий историю любви князя Зенина, заказавшего смерть той самой дамочки с Леонтьевской магу Тадеушу посредством заговоренной карты. И Влас решился.

— Слушайте, Пиголович, можно взглянуть на вещественные доказательства по делу Лукьяновой?

Круглые, обрамленные мешочками и складками совиные глаза архивариуса изучающе впились в лицо юноши.

— Зачем вам?

Влас на секунду замялся, но уверено сказал:

— Хочу проверить одну вещь.

— Да, пожалуйста, — не стал упрямиться старик.

Соломон Наумович вылез из-за стола и переваливающейся пингвиньей походкой направился в середину комнаты, где располагался стеллаж, подписанный литерой «Л». Снял с полки нужную коробку и принес Власу.

— Заодно и снимки уберу, — проговорил он. И вдруг остановился, рассматривая верхнюю фотокарточку в стопке принесенных Власом фотографий. — Что это? — удивился архивариус. — Как будто Лукьянова взята в рамку. Это ваша работа, Влас Ефимович? Оригинальничаете?

— Скажете тоже, — смутился фотограф.

Влас пристроил архивную коробку на стол, раскрыл и, нетерпеливо отложив крышку, вытащил карту висельника. Засохшая грязь все-таки позволяла разобрать изображение. И очертания этого изображения поразительным образом походили на треугольное обрамление лежащей на дороге Лукьяновой. Да ну, этого не может быть! Влас усмехнулся своей мнительности. Фантазия разыгралась, только и всего. Взглянул на Пиголовича. Тот как зачарованный смотрел на карту в руках фотографа. Затем перевел взгляд на снимок Лукьяновой и протянул: