Серьезные люди - Фридрих Незнанский

— Я так и понял, что он знает, именно поэтому он и послал своих людей, чтобы немедленно нашли и задержали Антона, который не имеет никакого отношения к избиению и убийству, так, подполковник? Ну, говори, говори!

— Ну, не совсем так, все-таки удар был нанесен…

— А причину этого одного удара ты выяснил? — спросил Антон.

— Ну, конечно, напали там… начали выкрикивать шовинистские лозунги…

— Нет, все было не так, — возразил Антон. — Об этом написано в наших заявлениях. Ты достань-достань, и там написано, что двое азербайджанцев…

— Ты невнимательно читал постановление о твоем задержании. Не азербайджанцы, а абхазы, — поправил его Турецкий.

— Да какая мне разница, кто они там, не знаю! Они начали хватать за ноги наших женщин, тянуть их куда-то в подсобку. Мы этого им не позволили, а самый настырный, который полез в драку, чтобы защитить чужую даму якобы для себя, получил от меня по морде. И все, один раз ударил. Он улетел. А второй испугался и убежал. Где наши заявления?

— А… я их уже отправил следователю для возбуждения уголовного дела, — неохотно ответил Устинцев.

— Ну так достань из дела, — сказал Турецкий. — Достань, это легче, чем писать заново, ты ж сам понимаешь? Если будем писать заново, напишем много более серьезного для тебя, подполковник.

Устинцев вздохнул, залез в стол.

— Ах нет, не отправил, здесь они…

— Ну вот, видишь, как удачно у тебя получается? А ведь должен был уже отправить. Не отправил. Еще одно нарушение. Слушай, Устинцев, что это у тебя одни нарушения? Это никуда не годится…. Наверное, Петя, мне пора звонить в УСБ, а ты звони в МУР, вызывай своих. И надо наводить порядок с этими ребятами. Надо наводить! Они должны, наконец, понять принципы законности.

— Это запросто, — сказал Щеткин и взялся за телефон.

— Ну… давайте лучше закроем это дело, — пробормотал подполковник.

— То есть как закроем? Ты ж его еще и не открывал! Разве дело возбуждено? И как это понимать: ты возбудил, ты его закрыл! Ты что, Господь Бог? Делаю что хочу? Ты что творишь, Устинцев? Соображаешь? Послал своих, те арестовали человека по обвинению в двойном убийстве, соврали тебе про его сопротивление, но ты поверил и посадил его в «обезьянник», а теперь говоришь: ничего не было? Так за такое беспардонное вранье ты первый же и пострадаешь! Султанову — что? Добьемся и выдворят его из страны на родину. А где твоя родина, Устинцев? И потом, как это получилось, что прокурор подписал постановление о задержании? Ему-то что соврали?

— Так он это… как особо опасного… Ну, давайте напишу, что произошла ошибка, факты в заявлениях не подтвердились… Имела место проявленная неуместная национальная горячность… Чего еще?

— Сильно, может быть, волновались мальчики, — вставил с подобострастной улыбочкой Султанов, — горячие головы…

— Нет, этого мало. Ты, Устинцев, должен прежде всего принести официальные публичные извинения невинно пострадавшему от твоего бесчинства. А с прокурором мы уже по своей линии переговорим.

— Ошибка, зачем сразу бесчинство? Ну, я принесу… публично…

— Так приноси, чего ждешь?

Подполковник посмотрел на мрачного Плетнева и сказал не менее мрачным тоном:

— Приношу… публично… извинение за незаконное задержание, в связи с тем, что органы милиции были введены в заблуждение рядом фактов, не получивших подтверждение. Еще раз приношу извинение.

— Вот это другой разговор. Можно было бы и в письменном виде, для того чтоб ты запомнил надолго, но я думаю, ограничимся и так, да?

Петр нетерпеливо спросил:

— Так звонить, что ль, в МУР-то?

— Ну… не звони пока… — Турецкий сердито махнул рукой.

— А вы в УСБ, Василию Александровичу, будете звонить?

— Я? Да вот смотрю на Устинцева и думаю: устроить ему хорошую жизнь или дать время? Чтоб одумался? Как ты считаешь, Петя?

— Ну, не такой же он все-таки, наверное, понимает, о чем речь идет.

— Да вот не знаю. Устинцев, ты хоть понимаешь?

— Так точно, понимаю.

— И что?

— Оставьте на мое усмотрение, я… я сам разберусь. Я наведу порядок.

— И капитана того не забудь.

— Нет, капитан получит по всем статьям. Я вам обещаю, вот честное слово готов дать.

— Ну, раз готов дать, пиши, что Плетнев Антон Владимирович задержан незаконно, содержался незаконно, факты, изложенные в заявлениях, не подтвердились. Пиши, и мы поехали.

Подполковник, пыхтя, написал это и с глубочайшим вздохом проводил посетителей. А когда те вышли, он перекрестился, хотя никогда не носил креста.

А господин Султанов убежденно заявил, что тоже своими силами разберется с этими негодяями, которые ввели в заблуждение целое отделение милиции, прокуратуру на ноги подняли, вот какие мерзавцы! Нет, он этого так им не простит. А дорогие гости всегда могут чувствовать себя дорогими гостями в его заведении «Султан». Он всегда будет сам к их услугам, и свободный столик, и свежий шашлык, и бастурма, и все другое, что пожелают гости.

— Ну, хорошо, ладно, — кивнул Турецкий. — Машина-то есть?

— О чем говоришь? Любой такси возьмет, бесплатно довезет, знает, с кем работает.

— Ну вот, видишь, какая у тебя слава здесь? Это хорошо. Тогда мы поехали…

Впятером вышли из отделения милиции. Антон помахал перед носом дежурного «писулей» начальника, тот, видно, все понял и не стал возражать.

— Садитесь, ребята, и ты, Антон, садись, — предложил Турецкий. Филя снова забрался за руль, такая уж сегодня у него была роль — за рулем.

— Ты, Элка, не тех козлами обозвала. Вон, настоящий — тут! — Турецкий ткнул пальцем в сторону дверей милиции…

Они, конечно, не могли слышать, какой крик поднял господин Султанов, и не могли видеть, как нервно вздрагивал от этих криков подполковник. Но молчал, поскольку действительно отнесся к делу спустя рукава. А господин Султанов терпеть не мог разгильдяйства и халатного отношения к своим обязанностям. Именно за это все его и уважали. Он никогда не поступал несправедливо, и подполковник прекрасно это знал. Как же можно было так безобразно сесть в лужу?! Задержать — ни за что! Ни одного оправдания своим действиям не нашел!

И покинул здание ОВД господин Султанов, будучи рассерженным на весь белый свет. Подполковник, получив справедливые обвинения со всех сторон, только ежился. Он-то ведь знал: если чья-то фамилия прозвучала у Самойленко, дело может обернуться худо. Этот человек ничего не забывал. А Султанов этого не понимает. Не желает понимать. А сам даже родного племянника не мог обработать как следует! Воспитатель на мою голову, мать его…

* * *

Когда машина отъехала, Турецкий сказал: