#НЕДОМУЖИКАМ вход воспрещен. Как оставить нездоровые отношения в прошлом - Аня Гучи

Когда Диме было шесть лет, у него обнаружили открытую форму туберкулеза – обследовав всю семью, туберкулез нашли и у Миши, и у мамы. Миша и его друзья принесли эту страшную болезнь с мест лишения свободы.

Диму положили в больницу, но так как болезнь протекала тяжело – он сильно кашлял и плохо дышал, – его отправили жить и учиться в специализированное учреждение для больных туберкулезом детей. Жизнь там была крайне тяжелой без поддержки и сестер, маленького мальчика, у которого были и без этого проблемы – дефекты речи и заикание, – ломали день ото дня. Дети там были разных возрастов, из неблагополучных семей – наркоманов, зэков и сироты. Дети из таких семей либо очень подавленные и закрытые, либо крайне жестокие. Диме приходилось в буквальном смысле выживать. Аня приезжала с сестрой к нему каждые выходные, и то, что она видела, вызывало у нее невыносимо мучительную боль в сердце: на теле ребенка были ожоги от сигарет, синяки, вещи, которые Аня привозила – книги, одежду, – пропадали. Брат всегда был очень грустный, спрашивал, когда его заберут, жаловался, что его бьют подростки. Аня чувствовала такую беспомощность, которую невозможно описать словами, она жаловалась директору, маме, но ничего не происходило.

Еще один яркий эпизод, когда ее мама, облачившись лишь в одну простыню, вышла на улицу и отправилась в виде забирать детей на школьный двор, которых ранее никогда не забирала, – она была сильно пьяна. Наверное, это и послужило причиной подобной выходки. Но тот позор, который испытала Аня, она не забудет никогда – конечно, одноклассники и без того догадывались, что в ее семье не все ладно, но после увиденного воочию их нападки стали еще более жестокими: теперь к ним примешивались и оскорбления ее родителей.

Неприятным флэшбэком из ее детства являются походы на рынок за покупкой продуктов с истекшим сроком годности… Стоит ли говорить, что подобный выбор обусловлен нищетой, в которой росла Аня? По сей день она не может забыть этот стойкий запах гнили, который пропитывал злачные места. Там кругом сновали люди, один взгляд на которых вызывал в душе целый клубок негативных чувств: отвращение, жалость, неприязнь, омерзение. Слабые, опустившиеся, влачащие жалкое существование, в грязной потрепанной одежде, источающие смрад. В ссадинах, синяках, с грязными ногтями, загрубевшей неухоженной кожей, они, как голодные гиены, толпились около лотков в поисках падали, готовые перегрызть друг другу глотку за более выгодный кусок. Нередко они развязывали драки прямо там, не отходя от кассы, жалкое убогое зрелище… Аня ненавидела родителей за то, что по их вине вынуждена была лицезреть это, находиться в этой обстановке…

Из-за того, что семья Ани постоянно была стеснена в денежных средствах, дети порой были вынуждены ходить в демисезонной обуви всю зиму. Часто одежда им доставалась из благотворительных организаций, качество которой оставляло желать лучшего: помимо того, что и фасон, и крой были давно устаревшими, зачастую она и вовсе оказывалась не по размеру. Каждый раз, одеваясь в школу, Аня смотрела на свое убогое отражение в зеркале: безразмерная куртка с нелепыми вставками времен СССР, юбка ниже колена горчичного цвета (хотя школьная форма предусматривала синий), грубые ботинки с обшарпанными квадратными носами на два размера больше, пузырящиеся на коленях колготки, за спиной школьный ранец, сильно выступающий из-за ее плеч, с нелепыми котами на торпедах. Так никто не одевался. И с каждым сезоном, как казалось Ане, ее образ становился все более нелепым. Одноклассники и школьные товарищи Ани презрительно тыкали в нее пальцами, обсуждая ее неуместный внешний вид. От этих нападок всякий раз ей становилось не по себе. Она и вовсе не хотела ходить в школу.

Аня была закомплексованной и неуверенной в себе, а ее социальное положение лишь усугубляло и без того имеющиеся проблемы. Но, как она ни старалась быть незаметной, занимать последние парты, не привлекать к себе внимание, злые детишки нашли себе объект для насмешек. Ни один день не проходил без издевок со стороны, особенно отличались мальчишки: «Эй мымра, где куртежку откопала? Опять в помойке рылась, бомжарина», – и это были еще самые невинные высказывания. Но самым запоминающимся моментом из школьного детства Ани были различные сборы на нужды класса и охрану, ведь всякий раз звучала одна-единственная фамилия злостного неплательщика – ее. И неделикатные комментарии учительницы, которая не гнушалась при всем классе пускаться в разглагольствования на тему: «Почему у всех есть, а у тебя опять нет?» или «Твои родители вовсе не работают? Вызову их в школу – хотя нет. Они опять не придут, им же плевать на тебя». И в довершение ее любимое словечко «беспредел» – как же Аня не любила учительницу. Она не понимала, как, будучи взрослым человеком, учителем, школьной мамой, можно так задевать чувства невинного ребенка.

Это постоянное безденежье натолкнуло Аню заняться подработкой, конечно, это было не просто, но в итоге ей удалось найти местечко на автомойке – они с сестрой после школы подрабатывали там, моя чужие машины. И за этим делом каждая из них думала о несправедливости жизни, о том, что в их семье не то что авто, даже стиральной машины никогда не будет. Так протекало ее детство. За всю ее жизнь отец не разу не обнял, не поцеловал, не взял дочь за руку. Ей очень хотелось родительского тепла, но со временем она смирилась с тем, что в этой жизни от родителей она его не получит. Тем временем мама продолжала сожительствовать со своим любовником.

Спокойные ночи выдавались теперь в их семье редко – только в периоды воздержания от алкоголя. В остальные же дни, крепко напившись, мамин хахаль начинал показательные экзекуции – бил мать, за годы жизни с ним она примерно год пролежала в больницах после побоев: сломанная челюсть, сотрясение мозга и много всего ей пришлось пережить; предъявлял нелепые претензии, называл детей неблагодарными выродками и угрожал поместить их в детский дом; крушил ветхую мебель и, только изрядно побарагозив, наконец успокаивался и ложился спать. До школы оставалась всего пара часов.

Хронический недосып, постоянный стресс, тревога, страх накладывали печать на и без того ущемленных, унылых и несчастных детей. Помимо наличия пьющего любовника-зэка, ежедневные будни омрачались периодическим присутствием в их доме асоциальных личностей, которым сердобольная мать Ани искренне хотела помочь, – одним из таких ярких персонажей была проститутка Акула. Она была ВИЧ-инфицирована, вернее, на тот момент у нее уже был СПИД – худая, изможденное тело покрыто корками, речь бессвязная, частично отсутствовали зубы, в уголках рта заеды, на голове жалкое подобие волос. В ее чертах угадывалось, что она когда-то была красивой цветущей девушкой, но сейчас она доживала свой век. Мама подкармливала ее и давала поносить детскую одежду – до того она была худа. Спустя три года Акулы не стало. Была еще одна – тоже проститутка, звали ее Аглая. Когда Аня впервые увидела ее, она была беременна, носила третьего ребенка, двое уже давно росли в детдоме, и страдала от героиновой зависимости. Как-то ночью, выйдя на кухню, она застала ее – та сидела в распахнутом халате, сизые груди отливали нездоровой голубизной, живот для ее срока был очень маленький, тело покрыто синяками и ссадинами. По линии бикини топорщились волосы, она сидела, склоняясь над столовой ложкой, в которой на воде из-под крана разводила порошок для очередной дозы. Заработала на него она два часа назад. К счастью, Аня этого не видела, но слышала, это происходило за стеной ее комнаты – клиентом был их сосед-зэк.