Гимн крови - Энн Райс

Внезапно я понял, что эта женщина скрывает нечто, мучительное для ее совести, что главными чертами ее натуры всегда были — таинственность и страдающая от необходимости все скрывать совесть.

Что великие замыслы прорастали в ее душе, питаясь блестящим интеллектом и чувством вины.

Что бы она ни скрывала, я желал это! Увидеть хотя бы на миг, разделить с ней ее тайну и ее тепло. Я бы отдал за это…

Она отвернулась от меня. Оказывается я, позабыв всякую осторожность, пожирал ее глазами и теперь потерял с ней связь. Она немного замялась, а я почти видел ее секрет: власть над жизнью и смертью.

Вмешался отец Кевин:

— Я должен повидать Мону, перед тем, как мы уйдем. Мне необходимо поговорить с Квинном насчет экзорцизма. Я привык видеть Гоблина, вы должны понимать. Я переживаю за них обоих. Вы должны сказать Моне, что мы здесь.

Я даже не заметил, как он оказался сидеть на стуле напротив меня.

— Наверное, нам следует вместе пойти взглянуть на Мону, — сказал он Ровен. — А потом мы решим, что нам делать.

Его голос звучал мягко, как положено голосу священника, смиренно и очень естественно.

Заглянув ему в глаза, я, похоже, успел зацепить целый пласт их совместных секретов, деяний, о которых они оба знали, но которые никогда не станут достоянием общественности, из-за непосредственной связи с историей и благополучием семьи Мэйфейр, а через такое невозможно переступить, обойтись полуправдой, перерасти.

Особенно непросто было отцу Кевину, духовнику семьи, связанному сакральной клятвой. Ему приходилось слушать о вещах, в которые ему тяжело верилось, и все это необратимо изменило его.

Но он тоже умел закрывать сознание. И снова, когда я попытался проникнуть в его разум, я сумел уловить только мучительные картины собственного ученичества, свое отчаянное желание быть хорошим. Отголосок моего внутреннего голоса вернулся ко мне. Это было отвратительно! Довольно!

И с беспощадной ясностью меня вдруг осенила мысль: мне было так много предоставлено шансов спасти душу, что вся моя жизнь, по сути, вращалась вокруг этих шансов.

Видимо такова моя природа: следовать от искушения к искушению, но не грехом, но искуплением.

Никогда еще я не видел свою жизнь в таком свете. Если бы этот, отдаленный во времени мальчик, Лестат, боролся, как следует, он бы мог стать монахом.

"Проклятый!" — прошептал призрак.

— Это невозможно, — сказал я.

— Невозможно видеть ее? — сказала Ровен. — Не может быть, чтобы вы говорили серьезно.

Я услышал тихий смешок. Повернулся на стуле.

Справа от меня на некотором отдалении смеялся призрак.

"Ну, и что ты теперь собираешься предпринять, Лестат?"

— Что там? — спросила Ровен. — Что вы видите?

— Ничего, — уверил я. — Вы не можете ее видеть. Я обещал ей. Никто не поднимется наверх. Ради Бога, оставьте ее в покое! — воскликнул я со всей убежденностью. Внезапно я почувствовал отчаяние. — Дайте ей умереть так, как она хочет! Дайте ей уйти!

Она уставилась на меня, пораженная моей эмоциональной вспышкой. Вдруг внутренняя боль отразилась на ее лице, будто она больше не могла держать ее в себе. Или дело было в том, что мой выпад, явно долго сдерживаемый, разжег в ней внутренний огонь.

— Он прав, — сказал отец Кевин. — Но вы же понимаете, мы должны еще побыть здесь.

— Недолго, — сказала Ровен. — Мы потихоньку подождем. Но если вы хотите, чтобы мы покинули…

— Нет, нет, нет, конечно же, вам здесь всегда рады, — сказал я. — Mon Dieu!

И снова я услышал призрачный смех.

"Твое гостеприимство немногого стоит! — сказал дядя Джулиан. — Жасмин не предложила им даже круасана или стакана воды. Я потрясен".

Я был горько удивлен, но сомневался, что это правда. Почему-то меня это тревожило, даже рассердило. В то же время я слышал кое-что, что никто в комнате, исключая, пожалуй, смеющегося призрака, не мог слышать: Мона плакала, нет, всхлипывала. Мне нужно было идти к ней.

Хорошо же, Лестат, будь монстром. Вышвырни самую интересную женщину, которую ты когда-либо встречал, прочь из дома.

— Слушайте меня, вы, оба, — сказал я, не спуская с Ровен глаз, а потом бросая взгляд в сторону отца Кевина. — Я хочу, чтобы вы отправлялись домой. Мона, как и вы, обладает магической силой. Ее ужасно расстраивает, что вы здесь. Она это чувствует. Это делает ей еще больнее. (Это было правдой. Разве нет?) Я собираюсь покончить с этим, мне нужно возвращаться, чтобы успокоить ее. Пожалуйста, уезжайте. Вот что она хочет. Это дало ей сил приехать сюда. Я же обещаю связаться с вами, когда все закончится. Пожалуйста, уходите.

Я встал и сделал следующее: взял Ровен за руку и поднял ее с кресла.

"А ты настоящий грубиян", — заметил призрак с омерзением.

Отец Кевин был уже на ногах.

Ровен взирала на меня, пораженная. Я провел ее в коридор, потом к парадной двери. Повеяло летним жаром и благоуханием цветов.

— Вам пора, — сказал я.

— Но кислород, морфий? — спросила Ровен. Грудной голос, так его принято называть. Звучит очень соблазнительно. Но и за легкой укоризной угадывался все то тот же конфликт, та же непостижимая греховная сила.

Мы стояли у парадного выхода, две маленькие фигурки рядом с огромными колоннами. Сиреневые сумерки внезапно смягчились, а время потеряло пропорции. Будто вечность сгустилась вокруг фермы Блэквуд. Я слышал, как в темноте ночи поют птицы, как в отдалении издает негромкие булькающие звуки болото.

Отец Кевин степенно отдавал распоряжения. Внесли медицинские приспособления.

Я не мог отпустить от себя эту женщину. Мне нужно было что-то сказать ей.

Призрак смеялся. Я начал испытывать неловкость.

В чем твой секрет?

Я ощутил ментальный толчок, как будто она протянула руки и пыталась сдвинуть меня с места. За ее плечом маячил призрак. Этот удар нанесла она, никто не мог, кроме нее.

Ее лицо застыло в угрожающей красоте. Едва заметно она встряхнула волосами так, чтобы они упали на щеки. Глаза сузились.

— Позаботьтесь о Моне ради меня, — сказала она. — Я люблю ее всем сердцем. Вы не можете представить себе, что значит для меня неудача с Моной, что все мои способности, все мои деньги…

— Конечно, я знаю, как вы ее любите, — сказал я. — Я люблю ее, хотя едва с ней знаком.

Жалкий лепет. Эта женщина страдала. Страдал ли я? Призрак осуждал меня. Высокий мужчина за ее спиной, но она его не чувствовала. Что это было, что невольно тянуло меня к ней? Что-то настолько ужасное, что ложилось тенью на все ее существование. И сейчас она это остро чувствовала.

Отнять жизнь.