Гимн крови - Энн Райс

Я содрогнулся. Под ее взглядом я не мог пошевелиться.

Отнимать жизнь снова и снова.

Мимо прошмыгнули с медицинским оборудованием. Из открытой парадной двери тянуло холодом. Показалась Жасмин. Призрак не шелохнулся.

На усыпанной гравием дороге аллеи тени ветвей пеканов, переплетаясь, рисовали узоры, в которых мне чудилось послание Лорда Вселенной. Но о чем?

— Иди ко мне, — сказал я Ровен.

Жизнь, основанная на страдании, на искуплении. Я не мог это вынести, я должен был прикоснуться к ней, защитить, спасти.

Я обнял ее, мою Молящую о Прощении богиню, покрывая поцелуями ее щеки, а потом целуя в губы. Я больше не волновался о Моне.

— Ты не понимаешь, — прошептала она. В обжигающий миг я увидел больничную палату, пыточную камеру, полную машин и пульсирующих цифр. Блестящие пластиковые пакеты, истекающие в свисающие трубки и всхлипывающую Мону, так же, как она всхлипывала сейчас. И Ровен, стоящую в дверном проеме, готовую применить свою силу, готовую убить.

— Да, я вижу, — сказал я. — Но было не время, она хотела вернуться к Квинну.

Я шептал ей в ухо.

— Да. — В ее голосе зазвенели слезы. — Я напугала ее. Ты видишь. Она поняла, что я хотела сделать. У меня была возможность, при вскрытии это выглядело бы как инсульт, просто инсульт, но она поняла! Я почти… Я ужаснула ее. И…

Я сжал ее так крепко, что закончился воздух.

Я сцеловывал ее слезы. О, как бы мне хотелось быть святым. Священником, который ждал ее сейчас у машины и делал вид, что не замечает, что мы целуемся.

Что? Поцелуй? Смертный поцелуй?

Я поцеловал ее снова. Смертное проявление любви, смешавшееся с изнуряющим желанием ее крови, не ее смерти, нет, мой Бог, нет, но только струйки крови, чтобы знать.

Кто эта Ровен Мэйфейр? Голова кружилась. Призрак за ее спиной глазел на меня так, будто приоткрыл дверь в Преисподнюю и ждал, когда силы ада обратятся против меня.

— Можно ли понять, какой момент считать подходящим? — спросил я. — Вот о чем тебе следует подумать. Поэтому теперь Мона с Квинном.

Коварный эвфемизм, вонзаемый мной в спину той, которая знает в эвфемизмах толк и не без причины. Я целую ее жестко, жадно, чувствуя, как расслабляется ее тело, как на одно восхитительное мгновение она прижимается ко мне, а потом между нами пробегают ледяные струи, потому что она отстраняется. Она спешит вниз по ступеням, я едва слышу стук ее каблучков.

Отец Кевин ждет ее, приоткрыв дверь машины. Уже включена сирена скорой помощи.

Она поворачивается и смотрит на меня, а потом махает рукой.

Такой многообещающий, неожиданный жест. Мое сердце едва умещается в грудной клетке, его стук кажется мне оглушительным.

Нет, моя дорогая. Не ты убила ее. Это сделал я. Я ее убийца. Я виновен.

А она снова всхлипывает. Призрак об этом знает.

Никто из смертных в доме не мог слышать всхлипов Моны. Их приглушали толстые стены.

Между тем стол в столовой был уже накрыт и сервирован к ужину, а Жасмин спрашивала, не присоединимся ли мы с Квинном к Нэшу и Томми. Я ответил ей: "Нет, мы не покинем Мону", — что она и сама знала. Я просил позвать Синди, медсестру, в услугах которой мы на самом деле не нуждались, и убрать куда-нибудь кислородный бак и медикаменты.

(На самом деле прекрасная леди произносит ее имя, как "Сынди", и мы с этого момента будем называть ее также).

Я прошел в гостиную, пытаясь собраться с мыслями. Даже запах духов на моих пальцах волновал меня. Я обязан был собраться. Сосредоточиться на нежной привязанности, которую успел почувствовать к каждому в этом доме. Мне нужно было идти к Моне. Как удалось смертной женщине привести меня в такой трепет?! Да все семейство Мэйфейр — мастера создавать проблемы!

Идеи Мэйфейеров, их своеволие учащали мой пульс. Я почти проклинал Меррик за то, что она задумала принести себя прошлой ночью в жертву, сотворив алтарь, и нашла способ спасти душу, оставив меня и дальше наедине с моим проклятием.

И был еще призрак. Призрак Мэйфейров вернулся в свой угол. Он стоял там, и смотрел на меня с такой злобой, которую мне не приходилось наблюдать ни у одного существа, будь то вампир или человек. Я присмотрелся к нему: мужчина, лет шестидесяти, короткие вьющиеся волосы, белые, как снег; глаза серые или черные; безупречные черты лица; величественная осанка. Впрочем, я не знаю, с чего я взял, что ему шестьдесят, разве что в этот период земной жизни он должен был чувствовать себя наиболее представительным, точно мне известно только, что умер он задолго до рождения Моны и мог являться с той наружностью, какую считал подходящей случаю.

Мои мысли нисколько его не задели. В его неподвижности было что-то неизъяснимо угрожающее. Я больше не мог это терпеть.

— Вот и хорошо. Веди себя тихо, — твердо сказал я. Но сам заметил, что голос дрожит. — Какого дьявола ты меня преследуешь?! Ты думаешь, я могу исправить то, что сделано? Я не могу. Никто не может. Ты хотел, чтобы она умерла. Преследуй ее. Не меня.

Никакой реакции.

И никак не выходило свести к банальной случайности или уменьшить впечатление от женщины, которая только что махала мне рукой, перед тем как шагнуть в машину. Соль ее слез все еще оставалась на моих губах. Я хотел их облизать. Так стоит ли пытаться забыть о том, что произошло? Что со мной случилось?

Большая Рамона, которая как раз стояла в коридоре, глядя на меня, вытерла о передник руки и сказала:

— Ну вот, теперь у нас появился еще один сумасшедший, который разговаривает сам с собой. И как раз у стола, перед которым без всякой причины прохаживался прадед Уильям. А был еще дух, которого видели Квинн, Жасмин, да и я тоже.

— Стол? Где? — произнес я, запинаясь. — Кто такой прадед Уильям?

Но я знал ту историю. И я видел стол. И Квинн видел, как призрак снова и снова указывал на стол, и они бесконечно осматривали это место, год за годом, но так ничего и не нашли.

Возьми себя в руки! Ты, идиот!

Наверху Квинн с отчаянной нежностью пытался успокоить Мону.

Томми и Нэш, безупречный как никогда, спустились к ужину и прошествовали мимо, не обратив на меня внимания. Они шли через всю комнату, негромко переговариваясь, их разговор ни на миг не прерывался и объединял их.

Я направился к застекленному стенду рядом с пианино. Таким образом я уходил от призрака, который был далеко справа от меня. Но это не помогло — его глаза последовали за мной. На стенде были разложены камеи тетушки Куин. И он никогда не закрывался. Я приподнял стекло, закрепленное на петлях, так что казалось, будто бы открываешь обложку книги. Вытащил овальную камею с миниатюрным изображением Посейдона и его супруги в колеснице, которую тянули морские кони, бог вел их через волнующиеся волны, вся сценка выполнена безупречно. Забавно. Я опустил камею в карман и направился наверх.