Вглядываясь в солнце. Жизнь без страха смерти - Ирвин Д. Ялом

Пэт снова закрыла глаза и погрузилась в свою фантазию.

— А сейчас мне в голову лезут мысли о муже. Я чувствую свою вину за то, что наш брак распался. Я, конечно, знаю, что я в этом не виновата. Мы с вами обсуждали это, и не раз. Но, черт возьми, эта мысль не оставляет меня! Этот неудачный брак — мое первое серьезное жизненное поражение. До тех пор все у меня шло как по маслу. Я понимаю, мой брак разрушен. Уже много лет. Но вот появление другого мужчины делает наш развод реальным. Это будет означать, что пути назад нет — совсем. Это законченный этап моей жизни. Все ушло безвозвратно, все исчезло. Да, да, я все это знала, но только сейчас поняла это по-настоящему.

История Пэт иллюстрирует отношения между свободой и ощущением смертности. Трудные решения часто имеют глубокие корни, достигающие фундамента экзистенциальной свободы и личной ответственности. Давайте посмотрим, почему Пэт было так мучительно сложно принять решение.

С одной стороны, ее решение предполагает определенный отказ. Любое «да» предполагает свое «нет». С тех пор как она почувствовала себя «на приколе» у Сэма, иные варианты — а среди них, возможно, были люди моложе и достойнее — были для нее потеряны. Прими она это обязательство, она почувствует себя по-настоящему «на приколе» у Сэма. Другие возможности будут для нее закрыты. Это сужение круга возможностей имеет свою темную сторону: чем больше вы замыкаетесь в ситуации, тем меньше, короче и неинтереснее начинает казаться жизнь.

Хайдеггер как-то назвал смерть «невозможностью дальнейшей возможности». Так и страх Пэт — на первый взгляд из-за пустяка — брать ли мужчину с собой на вечеринку? — набрал свою силу из бездонного колодца страха смерти. Необходимость принять это решение послужило пробуждающим переживанием: внимание к глубокому подтексту ее выбора сделало нашу работу гораздо эффективнее.

Казалось, теперь Пэт яснее шла строго вверх и только теперь осознала, что к прошлому нет возврата. Она отпустила свое прошлое, отказалась от него, повернулась к будущему и вскоре смогла начать полноценные отношения с Сэмом.

Иллюзии Пэт насчет того, что в своей жизни мы растем, развиваемся и движемся вверх, разделяют многие люди. Их серьезно подкрепляют идеи прогресса, выработанные западной цивилизацией, — от эпохи просвещения до американского императива вертикальной мобильности. На самом деле прогресс — это всего лишь концепт: есть и другие способы осмысления истории. Древние греки не знали идеи прогресса: напротив, они всегда оглядывались назад, к золотому веку, который сверкал тем ярче, чем дальше уходил в прошлое. Внезапное осознание, что прогресс — это не более чем миф, может быть шокирующим, как для Пэт, и влечет за собой серьезную трансформацию идей и убеждений.

Другие случаи «пробуждения» — более обычные и не такие яркие — могут быть связаны с такими жизненными вехами, как вечер встречи одноклассников или однокурсников, день рождения (особенно такая дата, как 50 или 60 лет), годовщина, составление завещания, мысли о распределении наследства.

Вечера встреч одноклассников или однокурсников, особенно тридцать или больше лет спустя, могут принести очень насыщенные переживания. Когда мы видим своих одноклассников взрослыми людьми, то почти физически ощущаем течение жизни. А перечисление имен тех, кто уже умер, отзывается в нас еще сильнее и болезненнее. На некоторые встречи люди прикалывают на одежду свои детские фотографии, и участники сравнивают фото с лицами, пытаясь под нынешними морщинистыми масками отыскать невинные детские глаза. Мало кто может удержаться от мысли: «Такие старые, они все такие старые… Что я делаю среди этих людей? И главное, как в их глазах выгляжу я?».

Для меня такие встречи — это окончания рассказов, которые я начал читать тридцать, сорок, даже пятьдесят лет назад. У одноклассников — общие воспоминания, их объединяет чувство глубокой близости друг другу. Они знали нас, когда мы были молодыми, неиспорченными, когда у нас еще не было взрослого «имиджа», часто оказывающегося лишь маской. Возможно, именно в этом причина того, что подобные встречи вызывают всплеск новых браков. Однокашники вызывают в нас доверие, старые чувства вспыхивают с новой силой, и все выступают героями драмы, которая началась так давно и развивалась на фоне бесконечной надежды. Я советую своим пациентам посещать такие встречи и записывать свои впечатления.

Распределение наследства неизбежно вызывает экзистенциальную тревогу: вы обсуждаете свою смерть и своих наследников и думаете о том, как распорядиться деньгами и имуществом, которые вы накопили в течение всей жизни. Когда вы подводите итог своей жизни, неминуемо возникает множество вопросов: кого я люблю? Кого не люблю? Кто будет скорбеть по мне? К кому мне стоит быть щедрым? В этот момент вы окидываете взглядом все прожитые годы, и вам нужно принять конкретные меры, чтобы подготовиться к окончанию жизни: отдать распоряжения насчет похорон, разобраться с незавершенными делами.

Один из моих пациентов, смертельно больной человек, начал приводить в порядок свои дела, и провел много дней, просматривая свою переписку: он хотел уничтожить все сообщения, которые могли бы так или иначе потревожить членов его семьи. Разбирая письма от бывших возлюбленных, он внезапно почувствовал приступ тоски. Окончательное уничтожение всех фотографий и писем, всех следов его страстей и восторгов, вызвало неизбежный экзистенциальный страх.

Значимые дни рождения и годовщины тоже могут служить сильнейшим пробуждающим переживанием. Хотя празднование дней рождения связано с подарками, тортами, открытками, веселыми вечеринками, что мы отмечаем в действительности? Возможно, вся эта мишура — лишь попытка замаскировать грусть от напоминания о неумолимом ходе времени. Психотерапевтам следует всегда обращать внимание на дни рождения пациентов, особенно если речь идет о значительных датах, и спрашивать о чувствах, которые они вызывают.

Любой психотерапевт, который начинает тщательно анализировать вопросы страха смерти, бывает потрясен его вездесущностью. Я убеждаюсь в этом снова и снова. В тот день, когда я начал писать этот раздел книги, один из моих пациентов совершенно неожиданно и без какого-либо участия с моей стороны дал яркую клиническую иллюстрацию идеи пробуждающего воспоминания.

Это была наша четвертая встреча с Уиллом, адвокатом 49 лет, человеком выдающихся умственных способностей и очень рассудочным. Он обратился ко мне из-за того, что потерял интерес к своей работе и мучился, что не нашел своим выдающимся умственным данным лучшего применения (он закончил с отличием престижный университет).

Свой рассказ Уилл начал с того, что некоторые коллеги открыто не одобряли его привычки работать сверхурочно, не получая за это денег. Он долго описывал обстановку у себя на работе, а затем наконец рассказал о том, что всегда и в любых организациях чувствовал себя белой вороной. Я счел эту информацию важной и внимательно выслушал все, не вставляя никаких замечаний. Я отметил только его способность к сочувствию, проявившуюся в его работе ради общественного блага.