Вглядываясь в солнце. Жизнь без страха смерти - Ирвин Д. Ялом

Если мы — смертны, и душа не переживает тело, нам нечего бояться загробной жизни, настаивал Эпикур. Мы не будем ничего осознавать, не будем сожалеть о потерянной жизни, и нам не нужно бояться гнева богов. Эпикур не отрицал существования богов (что было бы попросту опасно, ибо менее ста лет назад Сократ был приговорен к смертной казни по обвинению вереей), однако утверждал, что боги не вмешиваются в человеческую жизнь и служат лишь эталонами спокойствия и блаженства, к которым все мы должны стремиться.

Рассматривая второй аргумент, Эпикур утверждает, что, поскольку душа смертна и рассеивается после нашей смерти, то смерть в конечном итоге есть ничто. То, что рассеялось, не может ощущаться, а все, что не ощущается, не имеет значения. Иными словами, когда мы существуем, смерть еще не присутствует, а когда смерть присутствует, не существуем мы. В таком случае, решает Эпикур, зачем бояться смерти, если мы не можем почувствовать ее?

Позиция Эпикура — решительный противовес афоризму Вуди Аллена: «Я не боюсь смерти, я просто не хочу быть там, куда она придет». Эпикур утверждает, что мы не можем знать, когда и куда она придет, потому что «Я» и смерть никоим образом не могут сосуществовать. Если мы мертвы, то не можем осознавать, что мертвы, а в таком случае бояться нечего.

Третий аргумент Эпикура гласит, что состояние небытия, в которое мы попадаем после смерти, — это то же самое состояние, в котором мы пребывали до рождения. Несмотря на то что этот аргумент оспаривался многими философами, я считаю, что в нем содержится сила, способная утешить умирающих.

Среди многих, кто за долгие века повторял данное суждение Эпикура, прекраснее всех сделал это великий русский писатель Владимир Набоков. Эти строки открывают его автобиографический роман «Другие берега»:

Колыбель качается над бездной. Заглушая шепот вдохновенных суеверий, здравый смысл говорит нам, что жизнь — только щель слабого света между двумя идеально черными вечностями. Разницы в их черноте нет никакой, но в бездну преджизненную нам свойственно вглядываться с меньшим смятением, чем в ту, в которой летим со скоростью четырех тысяч пятисот ударов сердца в час.[18]

Лично я часто находил утешение в мысли, что два состояния небытия — до нашего рождения и после смерти — совершенно одинаковы, но мы тем не менее так боимся второй черной вечности и так мало думаем о первой…

Важные мысли по этому поводу высказал в своем письме один мой читатель:

Теперь я почти примирился с идеей забвения. Это единственный логический вывод. С раннего детства я думал, что после смерти человек возвращается в то состояние, в котором пребывал до рождения. Идеи загробной жизни казались мне очень сложными и плохо сочетались с простотой этого вывода. Я не мог успокоиться на мысли о загробной жизни: идея вечного существования, все равно — приятного или нет, для меня гораздо ужаснее, чем конечность бытия.

Обычно я знакомлю своих пациентов с идеями Эпикура в самом начале нашей работы.

Я преследую две цели: подготовить пациента к идейной составляющей терапии и выразить мою готовность установить с ним глубокий контакт, т. е. дать ему понять, что я согласен проникнуть во внутренние убежища его страхов и владею способами сделать это путешествие не таким трудным.

Хотя некоторые пациенты считают идеи Эпикура несущественными и бесполезными, многие все же находят в них поддержку и утешение. Возможно, они начинают ощущать всеобщность своих страхов и видят, что и такие великие люди, как Эпикур, мучались теми же проблемами.

Из всех идей, возникших за годы моей работы со страхом смерти и страданиями, которые причиняет людям осознание конечности жизни, особенно эффективной мне представляется идея «волнового эффекта».

Речь здесь идет о том, что каждый человек, не зная и не думая об этом, распространяет вокруг себя концентрические круги влияния, которое может затрагивать других людей на протяжении многих лет, из поколения в поколение. Это влияние в свою очередь передается от одних людей к другим, как рябь на поверхности пруда. Колебания продолжаются и продолжаются, и даже когда мы уже не можем их видеть, они идут на наноуровне. Мысль, что мы можем, пусть и без нашего ведома, оставить где-то частичку самих себя, — это хороший ответ всем тем, кто жалуется на неизбежную бессмысленность ограниченного во времени существования.

«Волновой эффект» вовсе необязательно означает, что после нас останется имя или образ. Бессмысленность этого подхода знакома многим из нас еще со школьной скамьи. Вспомните строки из поэмы Шелли о надписи на разрушенной статуе фараона, которая гласит:

«Я — Озимандиас. Отчайтесь, исполины! Взгляните на мой труд, владыки всей Земли!»[19]

Попытки сохранить собственную личность всегда бесплодны. Мимолетность вечна. «Волновой эффект», в моем понимании, относится к тому, чтобы оставить что-то из нашего жизненного опыта, какие-то особенности, крупицы мудрости, опыта, утешения, которые перейдут другим людям — неважно, знакомым или нет. Хорошим примером может служить история Барбары.

Барбару много лет мучил страх смерти. Она рассказала о двух событиях, которые заметно его снизили.

Первое событие произошло на вечере встречи одноклассников, где впервые за 30 лет она встретила Элисон, подругу отрочества, женщину, немного моложе ее. Она подбежала к ней, обняла и поцеловала и поблагодарила за все то, чему Барбара научила ее, когда обе они были подростками.

Задолго до этого Барбара интуитивно постигла общий смысл «волнового эффекта». Работая школьной учительницей, она принимала как должное тот факт, что ее влияние на студентов распространяется за пределы их воспоминаний о ней. Однако встреча с забытой подругой детства сделала «волновой эффект» гораздо более ощутимым. Барбара была рада и несколько удивлена, узнав, как много ее советов и подсказок осталось в памяти Элисон. Однако настоящий шок Барбара испытала на следующий день, когда познакомилась с 13-летней дочерью Элисон, которая была заметно взволнована встречей с легендарной подругой своей матери.

Размышляя о встрече одноклассников в самолете по дороге домой, Барбара сделала открытие, которое помогло ей взглянуть на смерть другими глазами. Может быть, смерть — не полное уничтожение, как она думала раньше. Может быть, не так важно, будет ли жить ее личность или даже воспоминания о ее личности. Возможно, важно то, что останутся «волны», идущие от ее действий или мыслей, которые даруют другим людям радость и силу, наполнят их чувством собственного достоинства и помогут противостоять аморальности, ужасу и насилию, которые царят в средствах массовой информации и в окружающем мире.