Завод Сибирской Глуши - Игорь Нерюриков

большую часть рабочего времени Дмитрич, старается оставаться в своей бытовке, подальше от работы и работяг. Он ценил свое личное пространство и сильно напрягаться не любил. Считал, что в заготовительный цех его сослали по недоразумению и был очень обижен на высокое руководство. Но жаловаться напрямую не смел, такое на заводе могло быть чревато.

По внешности Дмитрича могло показаться, что он не на много старше меня. Но такое… В общем было сомнительно. И дело даже не в его опыте, знаниях, способности быстро составлять сложнейшие технологические инструкции. И даже умение четко, быстро и кратко формулировать свои мысли… При большом усердие, на такое будет способен и прошлогодний выпускник… Больше всего удивляла способность Дмитрича руководить людьми, причем не заискиванием, не надоедливыми напутствиями и даже не угрозами наказаний. Главный технолог заготовительного цеха видел работу завода в целом и умел правильно расставить людей по их способностям к делу. Хотя на само дело Дмитричу, исключительно по моим ощущениям, было плевать. Он работал, потому что привык и казалось не видел перед собой другого выхода. Хотя многие подозревали, что у него есть какие-то свои тайны, которые он впрочем умело скрывает. Обратной стороной Дмитрича была его исключительная грубость — слово осел, в его лексиконе было самым мягким. В этом я убедился, когда спросил Дмитрича, о его возрасте. В общем, если очень сильно смягчить и сгладить обороты, то его ответ звучал примерно так: «Тебе-то зачем дурачку это знать?!»

Больше я старался его не доставать. Рассказывать мне про заводскую технологию он и вовсе не спешил. Несмотря на то, что получил личное указание от генерального директора. Но учитывая, что на заводе у меня было несколько другая миссия, я старался не напрягать Дмитрича излишними разговорами. В общем по моему разумению, мы с ним поняли друг друга. Я его даже зауважал. Меня удивило, как он умудрился организовать работу в таком месте. Главное — среди такого контингента. Как я уже сообщал, в заготовительный цех ссылали самых проблемных и не выполнявших норму работяг. И это учитывая, что начальник сего цеха, целыми днями был сильно пьян и совершенно не соображал, что вообще он тут делает и возможно даже не понимал, где находится. Но благодаря Дмитричу все работало, более менее без происшествий. По крайней мере, за пару недель, я видел только один инцидент.

Запыхавшийся сварщик забежал в бытовку Дмитрича с криком: — «Проблема!» Технолог вскочил со своего места, а я устремился за ним. Мы добежали до сварочного участка. Несколько работяг, серые от пыли, ругались, толпились вокруг гигантской сферической заготовки, плевались, задыхались, кашляли от запаха гари. Дмитрич рассмотрел два раскуроченных сварочных аппарата. Вдруг к Дмитричу подошли два крепких мужика. Каждый из них, в руках держал по сварочной маске.

— Взорвалося, — потупив глаза проговорил один из мужиков.

— Я вижу, что взорвалось! — прикрикнул на него Дмитрич.

— Чуть тока добавили, — проговорил второй мужик.

— Может транзисторы поменять? — донеслось из толпы.

— Дебилы, — глубоко вздохнул Дмитрич и побрел назад в свою бытовку.

В экспериментальном цехе электромонтеры принялись выкручивать лампочки. Они поднимались по высоченным лестницам добираясь до казалось бы недостижимого потолка. Руководил всем процессом один из мастеров — Эдуард Климович, он отчего-то сразу меня невзлюбил. Хотя неуживчивый характер отмечал в нем даже Дмитрич. Увидев меня, мастер электромонтеров, каждый раз шевелил своими бронзовыми усами, затем скалился и начинал что-то бубнить себе под нос.

Меня очень интересовал экспериментальный цех, но там постоянно находился Эдуард Климович. Его подчиненные электромонтеры проводили там ремонтные работы. Какое-то очень важное обновление всей электросистемы. Видимо что-то очень значимое, раз уж сюда заглядывал по десять раз на день сам Сергей Артамонович, подгоняя работяг. Я случайно выяснил это обстоятельство, беседуя с одним из электромонтеров. Мне было безмерно любопытно, что за работы они здесь проводят и к чему готовятся. Но только Эдуард Климович был мне явно не рад. Он гневно сверкал своим угрожающим взглядом. Стоял посреди цеха, в белом лабораторном халате, накинутом поверх потертой робы. Этот зловещий мастер, стоял среди странных машин, так похожих на пыточные приспособления и сверлил меня своими глазами, недовольно фыркая и произнося какие-то странные скороговорки, больше похожие на заклинания. Издалека его можно было принять за безжалостного инквизитора, служащего неведомому богу (может богу этих странных машин?) и готовым расправиться с любым еретиком, одним из которых, он видимо посчитал меня. Я не мог слишком долго находиться под его тяжелым взглядом, уж очень становилось плохо, было ощущение, что не просто морально, а даже физически. Я уже начал подумывать не излучают ли его зрачки невидимые гамма-лучи?! Под дозором Эдуарда Климовича я не был способен выдержать и минуты, разворачивался и уходил в производственный цех...

...сей цех — прибежище токарей и прочей рабочей элиты, был не просто цехом высшего ремесла, но также был сборищем ходячих анекдотов. Почти все работяги были здесь веселы, немного странны и при этом очень добродушны… За исключением пожалуй Палыча, но несмотря на все свое ворчание, сей токарь, всех высших разрядов, одним своим говором и постоянным бодрым брюзжанием заставлял всех собеседников улыбаться, несмотря на то, что почти все сказанное Палычем, было потоком сплошных оскорблений и недовольства. Этот Палыч, будучи седым и чуть сгорбленным, немного иссохшим, стариком, разговаривал исключительно матом. Но при этом стараясь рифмовать все сказанное в короткие стишки.

Когда к Палычу подходил паренек из подсобных, токарь тут же кричал ему:

— Возьми зубило... (вторая часть была очень грубой).

Если к Палычу приносил чертеж, какой-нибудь молодой техник, он сурово качал головой и указывая на ошибки, восклицал:

— Разве это чертеж? Как по мне, так… (ругался токарь).

В производственном цеху было весело, только делать мне там было нечего. Уж вряд ли токари могли помочь мне в моем расследование... и еще более сомнительно, что я мог бы оказаться им чем-нибудь полезным, в обработке деталей...

С понедельника по пятницу в механосборочном цехе уже не клепали коробки. Там шла другая работа: в бодром, почти певучем и радостном настроение, сотни слесарей соединяли детали. Из разных концов цеха, навстречу друг другу, в бежевых робах, шагали рабочие. Каждый из них ни капли не был похож, на обычного слесаря-сборщика. Скорее на художника эпохи ренессанса или на жреца-распорядителя древнеегипетских строек в долине царей. Я никогда доселе, такого не видывал, особенно на заводах. Но то, что они собирали и вовсе ввело меня в ступор…

Когда Аркадий Аркадиевич,