Законы отцов наших - Скотт Туроу

— Сонни!

— Это идиотизм, — повторяю я.

— Вовсе нет. — Сет ставит бокал и встает, чтобы успокоить меня. — Понимаешь, я очень рад, что ты здесь, со мной. И минуту назад ты выглядела так, словно я вовсе не неприятен тебе, а даже наоборот.

— Да, я почувствовала облегчение. Мне был нужен — и сейчас нужен — друг. Однако пытаться испытать ту первую настоящую любовь… это глупо.

— Да, мы были молоды, но не были детьми, — отвечает он сразу же, — и это совсем не глупость. Знаешь, я сделал для себя один вывод: все, что нам посылает судьба, мы должны принять с благодарностью, смирением и любовью. И то, что мы с тобой снова встретились — особая милость Бога.

Он убежден в своей правоте и, пытаясь передать убежденность мне, делает шаг вперед.

— Послушай. Я хочу, чтобы ты сделала глубокий вдох. Ладно? Ты меня знаешь. Наверное, я уже не такой безумный, как раньше. Сумасшествия во мне поубавилось, видимо, на четверть. Однако у меня все та же искренняя эйфория. По-моему, я знаю, что делаю. Я подвожу итоги, произвожу переоценку ценностей. Какие-то вещи имели приоритет, значили для меня больше, чем другие. Некоторые люди значили больше. Ты можешь оказаться в полном дерьме со мной, так же как и со всяким другим. И не исключено, что так оно и произойдет. Однако в игре со мной ставки куда больше, чем с кем бы то ни было. Я знал Зору. Я видел все эти сцены. Видел твою коллекцию черных крестьянских блузок, так что тебе не пришлось бы ломать голову, что надеть. Я помню, как ты перепугалась, когда у тебя выступила сыпь на коже. И я видел, чего ты достигла, начав с пустого места, а это чертовски много, тебе есть чем гордиться. На этой планете около трех миллиардов мужчин. Найдутся и поумнее меня, и посимпатичнее. И у большинства из них больше волос. Однако у меня есть одно преимущество перед всеми, перед каждым из них: я знаю, какая ты прекрасная. И я не уверен, что ты когда-либо встречала другого мужчину, которому это было бы известно.

Сет вынимает у меня из руки бокал из-под вина, который я в забывчивости все еще держу, и пристально смотрит на меня. У всех спаривающихся приматов, как я уже давно знаю, в этот особенный момент расширяются зрачки и взгляд становится тяжелым и даже липким.

— Знаешь, что сейчас будет? — спрашивает он.

— Ты поцелуешь меня на прощание…

— Как бы не так, — говорит Сет.

Когда он наклоняется, я издаю какой-то сдавленный вздох. Но не сопротивляюсь. Во мне начинает пробуждаться звериный голод. В захлестывающих волнах желания я окончательно теряю волю к сопротивлению. «А кто же будет здесь потом?» — мелькает у меня в голове.

Вот так неожиданно все и происходит. За окнами по-прежнему падает снег, и городские улицы становятся белыми, как зимнее небо после обеда. Свет, вливающийся в спальню через окна и прошедший стадию многократных преломлений, приобретает мягкость пуха и синеватый оттенок. Между нами все сложилось удивительно гладко. На помощь приходит память. Общее прошлое приносит свои утешения. Одежда осталась в гостиной, где мы раздевались, не переставая обниматься. Частичка моего сознания, недоверчивая и расчетливая, все еще настороже, однако в целом я теперь рабыня чувственности. Даже тот страшный момент, который вызывал во мне онемение всякий раз, когда я мысленно репетировала его — расстегивается бюстгальтер, и взгляду моего партнера предстают не груди, но результат достижений современной хирургии, — проскальзывает незаметно в потоках страсти. Сет сдержал обещание. Он не боится ничего: ни того, как мое тело выглядит теперь, ни того, что настоящее — это не прошлое. Черт возьми, секс — великая вещь! Тело делается слугой духа! Его язык повсюду. Наконец он укладывает меня на ту самую кровать, которую я заметила сразу, как только вошла. Я лежу на спине, но мои ноги достают до пола. Сет осторожно поднимает их на кровать. А затем медленное, постепенное раскрытие, ощущение парящего полета, нарастающее давление и восхитительное смятение.

— Тише, бэби, — шепчу я, — тише.

Я не в состоянии вспомнить, было ли это на самом деле или мне просто кажется, что я шептала ему то же самое много лет назад.

Наконец я достигаю оргазма, и мое тело содрогается в конвульсиях. Потом мы лежим, сжимая друг друга в объятиях. Сет хватает стеганое одеяло, которое мы впопыхах забыли откинуть в сторону, и оборачивает его вокруг нас. Я ощущаю запах постельного белья. Почему-то в отелях оно пахнет совсем не так, как дома.

— Не так уж много времени для этого потребовалось, — нарушаю я первой молчание. — Чтобы опять вернуться туда.

— Я бы сказал, что я оказался прав во всем.

— А я бы сказала, что я тебя изнасиловала.

Мы смеемся. Так легко, что даже кружится голова. Оказывается, жизнь просто прекрасна.

— Как ты думаешь, в чем состоит биологическая функция женского организма? — спрашиваю я.

— Что ты имеешь в виду? Как это происходит?

— Ну, в свете дарвинской теории. Мужчины должны испытать оргазм, чтобы вылить свое семя. Это имеет прямое отношение к продолжению рода. Однако что, по-твоему, получает природа взамен того удовольствия, которое она дает женщинам?

— Ну, я думаю, это то, что называют стимулом.

— Однако раз уж мужчины имеют такую склонность, то женщины испытывают глубокое желание стать матерями. — Задумавшись, я умолкаю на несколько секунд, затем продолжаю: — Какой бы вид мы ни взяли, его представители занимаются сексом не ради удовольствия. Вот хотя бы кошки, пантеры — у них самец выпускает что-то вроде жала в конце полового акта, и когда он вынимает член, самка рычит и визжит от боли. Именно благодаря этому и происходит оплодотворение. Я узнала это давным-давно. Разве мы тогда были не вместе?

— Ты, наверное, перепутала меня с кем-то.

— Нет! Я точно знаю, что мы ходили в зоопарк и наблюдали за тем, как спариваются эти большие кошки.

Сет смеется. Он просто подначивал меня.

— Вот уж не думал, что вуайеризм может стать возбуждающим фактором. Насколько мне помнится, судья, мы брали с собой Нила.

— Черт возьми! — бормочу я сквозь зубы.

Он прав. Сердце замирает, и я умолкаю, понимая, что запуталась в своих рассуждениях. Под одеялом пальцы Сета бережно исследуют следы, оставленные на моей здоровой груди периодом бурного развития, который пришелся на мое детство, когда мне было десять — двенадцать лет. Я спрашивала у всех врачей, которые лечили меня, не может ли быть связи между тем гормональным скачком и раком. Они только пожимали плечами.

Сет садится, свешивая ноги с кровати. Вид постаревшего мужчины по-прежнему остается для меня отчасти непривычным. Он все такой же поджарый, стройный, однако кожа потускнела. Нельзя не заметить и неизбежных складок на талии, да и спина стала слегка сутулой. Я вижу это, когда Сет, сидя, наклоняется вперед. Как и я, он выглядит задумчивым, теперь, когда свершилось то, что должно было свершиться.

— Знаешь, я не слишком высокого мнения о теории Дарвина, — говорит он. — А что сказал бы Дарвин о музыке? Какое отношение имеет она к функции выживания? А она существует во всех культурах.