На нарах с Дядей Сэмом - Лев Трахтенберг

Информационная Хиросима случилась ровно через неделю после пропажи Джона.

Агенты службы внутренней безопасности, ФБР и армейская полиция с соседней авиабазы прихватили с поличным завскладом и прачечной, ветерана Форта-Фикс исправительного офицера Симпсона.

Этот чернокожий мент виделся мне живым воплощением исчадия ада как внутренне, так и внешне. Гоголь, описывая черта в «Вечерах на хуторе близ Диканьки», мог запросто использовать его в качестве образцово-показательного натурщика. Слегка курносому «баклажану» с черепом микроцефала и длинными ресницами над маленькими злыми глазками не хватало малого: рогов и копыт. Таким же дьявольским был у вохровца и характер.

Охранник придирался к зэкам по малейшему поводу, а за невиннейшую провинность (или оговорку при получении белья) отправлял в карцер. Братва его ненавидела и старалась держаться от злыдня подальше.

Однако внешность «старого служаки» оказалась обманчивой.

Про подобное «инквизиторское» прикрытие я уже слышал и не раз: с одной стороны, дуболом злобствовал, с другой – выступал в роли контрабандиста. Симпсон попался при передаче «связному» зэку трех блоков сигарет и двух мобильников. На этот раз администрация зоны явно сработала не слишком чисто – телевизоры предательски показывали то группу захвата, то Симпсона в наручниках, то пресс-конференцию прокурора, то компромат, а то и стены родной каталажки. Обычно при подобных ЧП и кипишах-забастовках телевидение отключали на несколько дней.

Гадкий ренегат Симпосн опозорил честь мундира «исправительного офицера», вступив в преступную связь с зэками из нашей родной прачечной. Главным свидетелем обвинения выступал мой знакомец и коробейник Джон – «Хиллбилли», проработавший в подчинении у «оборотня» года три.

По всему выходило, что зэк ушел в «дырку» не за носочки-маечки, а под защиту администрации.

Такие вот дела наши скорбные…

Помогая следствию, он в первую очередь помогал себе: «спасение утопающих – дело рук самих утопающих». За участие в спецоперации, запись разговоров со своим продажным боссом Джон и ему подобная шушера значительно сокращала время своего заключения.

Вслед за корыстолюбивым дуболомом в карцер (а потом – в тюрьму строго режима) отправлялись и участвовавшие в сговоре жиганы.

Лес рубят – щепки летят: беспринципные павлики морозовы сдавали по цепочке не только ментов-контрабандистов, но и оптовиков, и ритейлеров из своего же сословия.

Уцелевшие в чистках предприниматели-антрепренеры на время затаивались.

На время следствия и карательных акций «дорога жизни» поддерживалась за счет запасов в тайных зэковских «нычках». Не по назначению использовались и арестантские анусы. Свиданки в «visiting room»[463] приобретали особую ценность.

На место сгинувших в зинданах товарищей и конкурентов, в бой вступали новые мальчиши-кибальчиши.

Через пару месяцев ситуация, как правило, устаканивалась. Взлетавшие на время цены на контрабандные услуги возвращались на круги своя. После периода кризиса, вызванного очередным ЧП, рынок внутри зоны волшебным образом самовосстанавливался. Как желудочная флора после тетрациклинового дисбактериоза. Народ закуривал с новой силой, хотя, на мой непросвещенный взгляд, заветные самокрутки стоили бешеных денег.

На поддержание никотиновых штанов требовались либо солидные вливания «извне», либо тюремное трудовое рабство, либо сказочное везение в картах. Пачка «Мальборо» или «Ньюпорта» стоимостью под 300 баксов являлась лишь исходным сырьем. Настоящую сигарету за 15 долларов – штука могли позволить себе только местные гарун-аль-рашиды, преимущественно итальянского и уолл-стритовского происхождения. Демосу требовался табачок попроще.

Из стандартной сигареты выходило три-четыре самокрутки. Два тонюсеньких самопала стоили либо восемь «мэков», либо «книжку» марок. Зэки называли их «rolly»[464].

На благородное дело всеобщей сигаретизации Форта-Фикс шла и туалетная бумага. Вернее – ее упаковка с безумными нежно-голубыми узорами. Хрустящая обертка прекрасно заменяла папиросную бумагу.

Рассматривая заветные цигарки, я в очередной раз убеждался, что население федерального террариума, как всегда, оказалось на редкость неприхотливым и изобретательным.

Зелье посерьезнее, покруче, позабористей да подушистее стоило на порядок дороже.

Супертонкий косячок с марихуаной, напоминавший по толщине «цыганскую» иглу, уходил за десять тюремных долларов.

Туда набивали травку самого низкого сорта, в американском простонародье именуемую «сommercial»[465]. Своеобразный «экономкласс», осетрина второй свежести, «бюджетный» уровень. Далее шли «джойнты», продававшиеся как минимум за две «книжки» – 15 тюремных долларов. Их волшебная начинка взращивалась на гидропонике, за что и получила название «hydro». Первосортная конопля «purple haze» в свободную продажу почти не поступала. Самоткрутки с «пурпурной дымкой», звучавшей для меня так же романтично, как и «Герцеговина флор», стоили 20–25 у.е. Такая роскошь местным бичам была явно не по карману, поэтому «туманы-растуманы» курила только форт-фиксовская номенклатура и приближенные к ней вассалы.

Время от времени я получал приглашения на товарищеские наркоперекуры. Слава богу, но «тащиться» мне абсолютно не хотелось.

Даже на халяву.

К тому же дуболомы-дозиметристы из лейтенантского офиса устраивали частые засады на потребителей «колес», травы, самогона или даже героина с кокаином. Через заднепроходные отверстия особо рисковых жиганов и их не менее шухерных посетителей в зону поступало «черное» и «белое». Менты от серьезных порошочков держались подальше, уступая дорогу зэковским родственникам и друзьям.

Мой тюремный сосед по трехэтажному бараку Гэрри Пиджон из далекой Оклахомщины употреблял и то и другое.

И героин, и кокаин…

Периодически по телефону и в зашифрованных малявах он посылал сигналы SOS своим братьям-фермерам и маме с папой. Какие именно Гэрри плел им байки, я так и не узнал, но результат был налицо.

Зажиточные и обожавшие своего отпрыска крестьяне не успевали отправлять денежные переводы «своему несчастному мальчику».

Из-за ограничений суммы перевода, вестерн-юнионовские вливания поступали на имя не только самого Пиджона, но и еще нескольких предприимчивых лишенцев. За 10–20 процентов те отоваривали всем желающим деньги с воли по выбору: товаром из «комиссарии», марками или рыбной валютой. Потратить больше трехсот долларов в месяц отдельно взятый федеральный заключенный права не имел.

Длинноносый и вечно бледный молодой разбойник, севший за грабежи банков, сразу же переводил финансово-товарные потоки на поставщиков наркотиков. Две вшивые понюшки «черного» (героина) отпускались за три «книжки», т. е. 20–25 у.е. Цена на «белое» (кокаин) превышала уличную раз в десять. Стоимость малюсенького пакетика с чудо-порошком зашкаливала за 120 долларов.