Олигархи. Богатство и власть в новой России - Дэвид Хоффман

В 1995 году российское правительство не сумело продать 25 процентов акций “Связьинвеста”. Итальянская государственная телефонная компания “Стет” предложила 640 миллионов долларов за пакет акций и пообещала вложить 754 миллиона долларов в течение двух лет. Но сделка не состоялась. Официальной причиной послужило то, что итальянцы в последний момент выдвинули некоторые финансовые требования, но истинной причиной были возражения военных и служб безопасности против того, чтобы иностранцы стали собственниками системы телефонной связи России[43].

После выборов 1996 года Гусинский поставил перед собой задачу приобрести “Связьинвест”. Он пошел к Альфреду Коху, председателю Государственного комитета по управлению госимуществом, — ставленнику Чубайса. Гусинский хотел предпринять еще одну попытку приватизировать “Связьинвест”. Он предложил сделать “Связьинвест” более сильной компанией, объединив ее с “Ростелекомом”, российским провайдером междугородней телефонной связи. Гусинский сказал Коху, что попытается убедить генералов и спецслужбы одобрить продажу. Гусинский рассказывал мне, что Кох позволил ему попробовать, полагая, вероятно, что военные никогда не согласятся на это. Естественно, Гусинский знал также, что если он организует приватизацию как предпродажный “консультант”, то будет иметь лучшие шансы на приобретение компании. Это были правила игры, которые установили олигархи. Владимир Потанин организовал приватизацию “Норильского никеля” и победил, Михаил Ходорковский организовал приватизацию ЮКОСа и победил. Почему он не может сделать то же самое?

Гусинский вкладывал в эту сделку небольшую сумму. Он привел иностранного стратегического инвестора, крупную испанскую телефонную компанию “Телефоника СА”, инвестиционный банк “Креди Суисс Ферст Бостон” и “Группу Альфа” Михаила Фридмана. Одним из крупных частных инвесторов в группе Гусинского был израильский финансист и алмазный магнат Бенни Стейнмец. Гусинский взял на себя политическую сторону сделки, роль влиятельного руководителя консорциума инвесторов. Если бы они выиграли аукцион по “Связьинвесту”, повседневной работой по управлению компанией занималась бы “Телефоника”.

Гусинский старательно выполнял свою задачу. Он пил водку с генералами и мягко убеждал их, что испанская телефонная компания не угрожает их привилегиям. Не лишним было и то, что в команду Гусинского входил бывший генерал КГБ Филипп Бобков. Вскоре российские военные и спецслужбы сняли свои возражения.

По-настоящему Гусинского беспокоили даже не военные, а другие олигархи. Все время не давала ему покоя мысль о Потанине. На начальном этапе подготовки Гусинский просил Чубайса не допускать быстро растущий “ОНЭКСИМ-банк” Потанина к участию в аукционе по телефонной компании, поскольку в то время Потанин был первым заместителем премьер-министра. Чубайс согласился, направился к Потанину и попросил его не принимать участие в аукционе. Потанин пообещал, но как только 17 марта вышел из состава правительства, передумал. Он захотел участвовать в аукционе и сказал, что его обещание было действительно лишь до тех пор, пока он оставался членом правительства{458}.

Атмосфера среди олигархов стала напряженной. “Странно, что люди говорят о семи банкирах, управляющих страной, — сказал мне в то время Малашенко, — они ненавидят друг друга. У них разные интересы. Когда они сидят вместе за одним столом, напряженность даже в воздухе чувствуется”{459}.

Деньги Потанина заставляли Гусинского нервничать. Он полагал, что мог бы конкурировать в борьбе за “Связьинвест” с рациональными иностранными инвесторами, которые трезво оценивали компанию с учетом ее активов и потенциальной стоимости телефонных линий. Но он боялся, что соперничать с Потаниным, в распоряжении которого находились огромные денежные средства, было бессмысленно. Он знал, что одним из вкладчиков банка Потанина была Федеральная таможенная служба, имевшая на своем счету более миллиарда долларов. Кроме того, Гусинский был уверен, что произошла утечка информации и Потанин получил всю документацию, относящуюся к сделке по продаже “Связьинвеста”. Эта документация давала Потанину большое преимущество.

Гусинский и Фридман организовали еще одну конфиденциальную встречу с Чубайсом. По словам Гусинского, они сказали Чубайсу, что Кох, руководивший приватизацией, получал деньги от Потанина. Чубайс вступился за своего человека, уверяя их в честности Коха. Возникшее разногласие стало первым предвестием грядущего скандала{460}.

Беспокойство Гусинского относительно Потанина было вполне обоснованным. Он не только сам располагал огромными денежными средствами, но и имел доступ к еще более значительным суммам через Бориса Йордана, энергичного молодого финансиста и брокера, хорошо заработавшего на ваучерах и участвовавшего в разработке схемы “займы в обмен на акции”. Йордан привлек к участию в сделке по приобретению Потаниным “Связьинвеста” суперфинансиста и филантропа Джорджа Сороса[44]. Сам Потанин встретился с Соросом гораздо позже; сделка по “Связьинвесту” стала результатом усилий Йордана. “Я заинтересовал его сделкой, — рассказывал Йордан о Соросе. — Но мне известно, кто заинтересовал его Россией, это был Немцов”{461}.

Сорос испытывал двойственное отношение к инвестициям в Россию. Как правило, он не любил вкладывать деньги в те страны, в которых выступал в качестве филантропа. Его помощь России была существенной. Помимо прочего, он без постороннего участия помог издать новые, правдивые учебники истории для российских школьников, назначил стипендии для студентов и ученых, спас издавна издававшиеся в России литературные “толстые журналы”, такие, как “Новый мир”, тиражи которых резко упали. Сорос также продемонстрировал глубокое понимание важности и трудности создания гражданского общества в постсоветском мире. Сорос отклонил настойчивые предложения Березовского относительно “Сибнефти” в 1995 году, опасаясь политических рисков. Но спустя два года он был готов вложить деньги в Россию. В июне 1997 года я завтракал с Соросом в Москве в гостинице “Метрополь” и был потрясен его анализом российской экономики. Сорос заработал миллиарды долларов, принимая правильные решения в нужное время. “Россия, — сказал он, — перешла от крайностей советской системы к крайностям стихийного капитализма или, вернее, грабительского капитализма”. Олигархи? “Они — очень грубые и очень алчные”.

Однако назначение Немцова вселило в Сороса надежду. Молодой реформатор убедил Сороса, что настало время инвестиций в Россию. “Я вижу путь, по которому можно перейти от грабительского капитализма к настоящему капитализму”, — сказал Сорос{462}. Хотя в то время я не знал об этом, через несколько дней после нашего совместного завтрака Сорос лично протянул руку помощи испытывавшему нехватку наличных денег российскому правительству. Чубайс и Немцов обещали до і июля выплатить задолженность по зарплате государственным служащим, но денег на это не было. Кох позвонил Йордану и сказал, что правительство отчаянно нуждается в деньгах. Йордан позвонил в Нью-Йорк Соросу, но в его офисе сказали, что он находится в Москве в “Метрополе”. Йордан приехал в гостиницу и уговорил Сороса предоставить краткосрочный кредит в размере нескольких сотен миллионов долларов между 25 июня и 3 июля, до получения Россией доходов от продажи еврооблигаций{463}. За завтраком я не узнал еще об одном секрете: Сорос решил вложить крупную сумму в сделку одного из “баронов-разбойников”, которых он осуждал, выделив 980 миллионов долларов на приобретение Потаниным “Связьинвеста”. Благодаря буму на фондовом рынке любая инвестиция представлялась беспроигрышным делом. Позже Сорос рассказал, что общая сумма его инвестиций в Россию составила 2,5 миллиарда долларов, что сделало его в то время крупнейшим западным портфельным инвестором в России{464}. Он тоже гнался за “черным золотом”.