Тайный год - Михаил Гиголашвили

– Его зело трудно по клетке гонять, неохотлив стал, целыми днями валяется на одном месте! Чтоб клеть вычистить – его надо в другой угол перегнать, а он не хочет идти… Чтоб заслонку опустить, подручный человек надобен: один зверя в угол гонит, другой во́ротом заслонку спущает… – Мишка мотнул головой вверх, где была видна сделанная Шлосером железная заслонка. – Пока немец был – помогал…

– Без немца – как без рук? Немец вернётся. А тебе, шаврику, просто лень, вот ты и отбрыкиваешься вздором!

Моклоков перекрестился, сделав честные глаза:

– Нет, государь, не лень! Я его пихаю, чтоб он, гадюка, в другой угол отвалился, а он рыки издаёт, глазом зыркает, палку рвёт, ни в какую!

– А ты ему огонь покажи – живо пойдёт! Только шкуру не сожги, не то с тебя твою спущу!

– Слушаюсь! Здрав будь, великий государь!

Тигр прищуривал жёлтый зрак, похлопывал хвостом, прядал ушами, щерил усы в едва слышном дробном рычании (вдруг пришла на ум угодливая лесть Федьки Басманова, любившего повторять, что одно тихое рычание тигра опаснее громкого блеянья тысяч овец).

– Здравствуй, владыка! – Шутливо приподнял шапку и мельком оглядел замки – крепко ли затворены?

Раджа добавил в шипенье звуков, словно застучали обода телеги. Потёрся толстыми меховыми заушинами о прутья. Угрь, возбуждённо сменив лист, спешно набрасывал зверя.

Тигр наконец соизволил встать, с хрустом зевнул, с покачиваниями основательно потянулся, бурно отряхнул с боков солому и, пружиня на лапах, делая хвостом дерзкие резкие зигзаги, вперился в людей жёлтым зраком со смертной чёрной точкой посредине.

– Не очень добр ныне, раз уши жмёт и хвостом такие загогулины дерёт, – вполголоса заметил Моклоков. – Ох и боюсь я его, государь!

– А я – нет! Я его со щенячества знаю! – Просунул посох меж прутьев. Тигр милостиво и мягко тронул палку округлой лапой. – Вот, соблаговолил поздороваться! Раджа-богдыхан, как тебе живётся? – Тигр потёрся покатым широким лбом о прутья. – О, подобрел! Дай-ка я тебя пощекочу! – И дотянулся посохом до светлого брюха.

За ним и Кузя осмелел, полез потрогать тигра длинным павлиньим пером. Раз, другой, третий… Всё выше по полосатому телу… Попал по усам, отчего тигр поморщился, по-человечьи чихнул и, сам испугавшись чиха, отскочил вглубь клети.

От его неожиданного прыжка мальчик выпустил из рук перо, оно упало в клетку, на пол возле решётки. Кузя резво, пока зверь далеко, сунулся за пером – и застрял в прутьях!

Царь стоял ближе всех. Схватил мальчика за плечи – вытянуть назад, но тигр с кратким утробным рыком вмиг оказался рядом и умудрился сквозь прутья полоснуть когтями по Кузиной шубейке и по царёвой руке.

Успел вырвать ребёнка, упал на спину, Кузя – на него.

Все закричали, бросились поднимать царя.

Из левой руки текла кровь.

– Бомелия! Срочно! Немчина!

Моклоков стремглав кинулся за доктором. Угрь сорвал с заплечного сидора верёвочные лямки и накрепко перетянул запястье царя. Когти довольно глубоко скользнули по левой кисти. Келарь Савлук вытащил из-за пазухи баклажку:

– Государь, сивогар! Облить бы рану от звериной заразы!

– Давай, лей!

Тигр, поиграв с павьим пером и растребушив его, поднял башку, недовольно потянул носом и степенно, будто сделав хорошее, удалился в дальний угол, где со вздохом грузно повалился на солому.

Осмотрели Кузю – ничего, только на рукаве шубейки прогалины от тигриной лапы. Настя испуганно примолкла в стороне, но неугомон Кузя поглядывал то на старика в крови, то на перо, лежащее на краю решётки, надеясь, видно, ещё как-нибудь заполучить его обратно.

Усажен на табурет, оглядывая поднятую вверх перетянутую онемевшую кисть, кряхтел:

– Сам виноват – зачем лез? Пусть бы тигр егозу наказал! Так нет! Может, золой засыпать? – но Угрь и Савлук отговорили: зола тут будет нечиста и зверина, лучше ещё сивогаром облить и тряпицей перевязать, если найти чистую.

– Есть. В ней пряники были, – вспомнил. – Отсюда достань! – Скосил глаза, и Угрь осторожной ощупью извлёк из царёва корманца белую тряпку.

Руку перевязали.

Сидел, отдуваясь и приходя в себя – всё так быстро случилось!

Слушая вполуха перешёптывания Угря и Савлука: «Государь дитё спас… Из пасти зверя вынул… Как святой Даниил… Львов усмирил… Спаситель… Наш великий государь… Смелость позже него родилась…» – постепенно начал сам наполняться этой мыслью: да, жизнью рискуя, дитё спас, благое сотворил, а как иначе? Ведь хороший царь за своих людей в огонь, воду и тигрину пасть должен кидаться, а там дальше Господь решит!

Крови и ран не боялся, навидался досыта, поэтому был спокоен и, ещё раз спросив, послано ли за докторами, велел детям отправляться к Голышеву:

– Пошли отсюда, резвуны! Одни доберётесь до школы? Хорошо, что самых малых не взяли, – те бы прямо в пасти зверям или в воду попадали. Ты, помызгун, чего вообще к тигру полез? – спросил Кузю.

– А ты чего? Ты попёр – а я за тобой! Жаль, тигр перо отнял, взять бы… – ответил Кузя немного обескураженно, видя, что приключилось по его вине с этим старым стариком.

Невольно улыбнулся – вот настырный малец!

– Рад будь, егоза, что жив остался! Мог бы и помереть, если бы не я! Вытащите ему перо, и пусть проваливает! А меня – нести в покои!

Савлук содрал с себя тулуп. Были позваны стрельцы. Царя уложили на тулуп и, подняв с четырёх сторон, потащили из сарая.

Подпрыгивал при носке, бормоча и сжимая посох:

– Вот тебе и сад зверя… Чуть в пасть тигру не угодил! А говорите – Раджа стар стал! Как молния хлестанул! Да и я был быстр! Дитё спас! А как же? Не тигру же его отдавать? Это Господь захотел, чтобы живая душа через меня спасена была! Я спас, моё деяние, Бог послал! Кто спасает одну жизнь – спасает мир!

Его несли по двору, а по крепости уже вился шепоток, что царь-спаситель юнца из звериного зева вынул, чудо великое явив.

Держал руку вверх, чтоб кровь отливала от раны, а люди истово кланялись этой поднятой руке, думая, что благословляет их великий водитель, коий диких зверей не страшится и народ свой, даже самых малых и немощных, пуще зеницы ока бережёт.

Вдруг подбежал запыхавшийся Шиш:

– Государь, беда! Нет Бомелия!

– Так другого лекаря зови! – крикнул, недоволен, что Шиш даже не спросил, что с рукой, не выразил чувств.

Но Шиш был возбуждён:

– Бомелия нет вообще, совсем, напрочь! Сбежал, пёс! Мы вошли – а в дому всё перевёрнуто! Шкапы и полки распахнуты, а самого ведьмака нет… Утёк! Драпака дал, леший! И след простыл! Слугу вот взяли. – Поодаль стрельцы держали под руки смуглого курчавого индусца – слугу Бомелия; тот озирался и что-то лопотал, лицо было разбито в кровь.